Отчизна и воля: книга о поэзии Николая Рубцова
Виктор БАРАКОВ
«Я СЛЫШУ ПЕЧАЛЬНЫЕ ЗВУКИ, КОТОРЫХ НЕ СЛЫШИТ НИКТО…»
ЭПИГОНЫ РУБЦОВА.
Значительный ущерб "почвенной" лирике нанесли эпигоны: "После того же Рубцова явилась огромная толпа эпигонов, обманутых кажущейся простотой его поэтики, - пишет Н. Дмитриев. - И вот в который раз мы с зевотой читаем "ядреное" описание русской баньки, завалинки, гармошки - того, что призвано явиться свидетельством "почвенности", с тоской сталкиваемся с нытьем об осинках и дождиках, которое к трагичности рубцовской лирики никакого отношения не имеет." Пример подобного рубцовского влияния (зеркальные мотивы, образы и т.д.) - Элида Дубровина:
И однажды - тревожно, растерянно -
Я пойму, глядя вслед журавлям,
Что люблю эту пору осеннюю
За щемящую жалость к полям,
Что люблю эту пору жестокую,
Без луча и надежды во мгле,
За мучительную и глубокую,
Непонятную нежность к земле.
По проторенной дорожке идет и автор сборников «Опавшие яблоки» (2000) и «Полыньи на реке» (2003) Василий Мишенев:
Моя дорога – к полю, к дому,
Моя дорога – средь берез.
Что-то очень знакомое слышится в его «Никольских березах»:
Хочу опять сдержать
Нахлынувшие слезы,
От солнца заслонясь
Взволнованной рукой,
Когда вокруг шумят
Никольские березы…
У Рубцова:
Я люблю, когда шумят березы,
Когда листья падают с берез.
Слушаю – и набегают слезы
На глаза, отвыкшие от слез.
Еще один известный мотив в стихотворении В. Мишенева:
Свет берез на солнечной опушке.
Я стою, друзей со мною нет.
(«Свет берез»)
И еще раз:
Но жаль – друзей со мною нет.
(«Зима. Безоблачный рассвет…»)
- это же строка из стихотворения Н. Рубцова «В глуши»!…
Мне грустно оттого,
Что знаю эту радость
Лишь только я один:
Друзей со мною нет…
Все помнят рубцовскую «Прощальную песню»:
Мы с тобою как разные птицы!
Что ж нам ждать на одном берегу?
Может быть, я смогу возвратиться,
Может быть, никогда не смогу.
А вот переделка В. Мишенева:
Наши годы, как гордые птицы,
Набирают легко высоту,
Не зови их назад возвратиться,
Не услышат они на лету.
Строфа из «Зимней ночи» Рубцова звучит так:
Кто-то стонет на темном кладбище,
Кто-то гибнет в буране – невмочь,
И мерещится мне, что в жилище
Кто-то пристально смотрит всю ночь…
Копия В. Мишенева явно хуже оригинала, в его пересказе она выглядит особенно неуклюже:
Жутко в доме пустом
Одному в эту ночь,
Только ветер глухой
Бьется в окна мои…
Мишенев копирует рубцовские восклицательные интонации («Как воет ветер! Как стонет ветер!»):
Какая вьюга!
И невозможно
Уснуть, забыться
Во сне тревожном.
И вопросительные («Что вспомню я? Черные бани По склонам крутых берегов…»):
Родимый край!
Что видел я вокруг?
Среди полей –
Убогие деревни…
У Рубцова же вытащено Мишеневым из контекста и перелицовано:
Надо мной облака, облака,
Ветром мысли относит, как дым…
(«Я родное покинул крыльцо…»)
В оригинальном рубцовском тексте:
И пусть над ней, печальные немного,
Плывут, плывут, как мысли, облака…
(«Старая дорога»)
У Рубцова:
Снова слышу я волнеье:
Что же, что же впереди?
(«Гость»)
У Мишенева – потухший вариант с вялыми эмоциями:
Куда мы? Куда?
Что ждет впереди?
Наиболее показательный пример – перепев рубцовских «Журавлей» на разные лады:
Вот уже развернулись широко
И с достоинством дальше летят,
Замирает душа одиноко,
Чтоб услышать, как крылья шумят.
(«Наши годы»)
Но осень настала – они поднялись,
И вот уже нет мне покоя…
(«Журавли»)
Провожаю восторженным взглядом
Надо мной пролетающий клин,
Никого, к сожаленью, нет рядом,
Я стою среди поля один.
Пережив и пургу, и разлуку,
Так непросто всю радость понять.
Сердцем чувствую сладкую муку
И хочу от нее зарыдать.
(«Поднебесные птицы»)
И еще о журавлях, еще одна вариация на ту же тему:
Наш путь – на север,
А над нами – к югу клином журавли.
Машу им долго вслед, и холодно рукам.
(«На пароходе»)
- в рубцовских «Журавлях» «машут птицам согласные руки…».
Николай Рубцов вывел бессмертную поэтическую формулу:
Я слышу печальные звуки.
Которых не слышит никто…
(«Прощальное»)
А вот корявый мишеневский ее вариант:
Моя душа вдруг слышала такое,
Чего другим услышать не дано!..
(«Слух души»)
В стихотворении В. Мишенева «Майский ветер» обращают на себя внимание ассоциации, связанные с рубцовским шедевром «В минуты музыки» («Но все равно в жилищах зыбких – Попробуй их останови! – Перекликаясь, плачут скрипки О желтом плесе, о любви.»):
Еще не голос – шепот дальний
Окрест блуждающей любви,
В душе он будит звук начальный,
А с ним – волнение в крови.
Но это только внешнее сходство. У Рубцова – лиризм и образный ряд находятся в гармонии, у Мишенева – невнятность, «блуждающая любовь».
Стихотворение «Мне такая уж выпала доля…» целиком соткано из чужих, да к тому же и затасканных образов: «родная сторона», «тихое поле», «березовая грусть», «священная Русь», «вольная воля», «крылья весны» и т.п. Все это напоминает пародию на некий «общерусский» текст.
Кроме того, нельзя же так откровенно заимствовать у А. Яшина («Мне никогда земля не будет пухом…»):
Нам за грехи,
Как прежде
Мягким пухом
Уже земля
Не будет никогда!
(«Тщеславие – хотим оставить след…»)
Можно долго перечислять вторичные стихи В. Мишенева: «Летний праздник» (Н. Рубцов, «Я буду скакать…»); «Падает снег» (Н. Рубцов, «Выпал снег»); «Зазвучали праздничные звоны…» (Н. Рубцов, «Уединившись за оконцем»); «Откуковали в лесу недалеком кукушки…» (Н. Рубцов, «Песня»); «На болоте» (Н. Рубцов, «Осенние этюды»); «Осенью» (Н. Рубцов, «Нагрянули»); «Ветер листья унес к темноте борозд…» (Н. Рубцов, «Письмо»); «Красная смородина» (Н. Рубцов, «В лесу»); «Грибные места» (Н. Рубцов, «Зеленые цветы») - и этот ряд далеко не полон…
Положительные и даже восхищенные отзывы В. Белова и В. Астафьева получил сборник В. Мишенева «Опавшие яблоки». Согласиться с ними, несмотря на весь их авторитет больших русских писателей, не позволяют факты. Вместо послесловия к книге В. Мишенева «Полыньи на реке» помещено письмо В. Астафьева: «Где-то нет-нет скользнет отблеск рубцовской строки, но из-под его обвораживающего влияния, будучи вологжанином, трудно выбраться, загасить в себе…» Слишком мягкая оценка поэзии, полностью зависимой от Рубцова.
Несамостоятельность, вторичность, подражательность, зависимость от поэтического мира Рубцова, от его образного ряда и языка – вот диагноз, который нужно поставить как В. Мишеневу, так и всем рубцовским эпигонам.