Отчизна и воля: книга о поэзии Николая Рубцова

Виктор БАРАКОВ

«Я СЛЫШУ ПЕЧАЛЬНЫЕ ЗВУКИ, КОТОРЫХ НЕ СЛЫШИТ НИКТО…»
ЭПИГОНЫ РУБЦОВА.

Значительный ущерб "почвенной" лирике нанесли эпигоны: "После того же Рубцова явилась огромная толпа эпигонов, обманутых кажущейся простотой его поэтики, - пишет Н. Дмитриев. -  И вот в который раз мы с зевотой читаем "ядреное" описание русской баньки, завалинки, гармошки - того, что призвано явиться свидетельством "почвенности", с тоской сталкиваемся с нытьем об осинках и дождиках, которое к трагичности рубцовской лирики никакого отношения не имеет."  Пример подобного рубцовского влияния (зеркальные мотивы, образы и т.д.) - Элида Дубровина: 

И однажды - тревожно, растерянно -

Я пойму, глядя вслед журавлям,

Что люблю эту пору осеннюю

За щемящую жалость к полям,

 

Что люблю эту пору жестокую,

Без луча и надежды во мгле,

За мучительную и глубокую,

Непонятную нежность к земле.

По проторенной дорожке идет и автор сборников «Опавшие яблоки» (2000) и «Полыньи на реке» (2003) Василий Мишенев:

Моя дорога – к полю, к дому,

Моя дорога – средь берез.

Что-то очень знакомое слышится в его «Никольских березах»:

Хочу опять сдержать

Нахлынувшие слезы,

От солнца заслонясь

Взволнованной рукой,

Когда вокруг шумят

Никольские березы…

У Рубцова:

Я люблю, когда шумят березы,

Когда листья падают с берез.

Слушаю – и набегают слезы

На глаза, отвыкшие от слез.

Еще один известный мотив в стихотворении В. Мишенева:

Свет берез на солнечной опушке.

Я стою, друзей со мною нет.

(«Свет берез»)

И еще раз:

Но жаль – друзей со мною нет.

(«Зима. Безоблачный рассвет…»)

- это же строка из  стихотворения Н. Рубцова «В глуши»!…

Мне грустно оттого,

Что знаю эту радость

Лишь только я один:

Друзей со мною нет…

Все помнят рубцовскую «Прощальную песню»:

Мы с тобою как разные птицы!

Что ж нам ждать на одном берегу?

Может быть, я смогу возвратиться,

Может быть, никогда не смогу.

А вот переделка В. Мишенева:

Наши годы, как гордые птицы,

Набирают легко высоту,

Не зови их назад возвратиться,

Не услышат они на лету.

Строфа из «Зимней ночи» Рубцова звучит так:

Кто-то стонет на темном кладбище,

Кто-то гибнет в буране – невмочь,

И мерещится мне, что в жилище

Кто-то пристально смотрит всю ночь…

Копия В. Мишенева явно хуже оригинала, в его пересказе  она выглядит особенно неуклюже:

Жутко в доме пустом

Одному в эту ночь,

Только ветер глухой

Бьется в окна мои…

Мишенев копирует рубцовские восклицательные интонации («Как воет ветер! Как стонет ветер!»):

Какая вьюга!

И невозможно

Уснуть, забыться

Во сне тревожном.

И вопросительные («Что вспомню я? Черные бани По склонам крутых берегов…»):

Родимый край!

 Что видел я вокруг?

Среди полей –

Убогие деревни…

У Рубцова же вытащено Мишеневым из контекста и перелицовано:

Надо мной облака, облака,

Ветром мысли относит, как дым…

(«Я родное покинул крыльцо…»)

В оригинальном рубцовском тексте:

И пусть над ней, печальные немного,

Плывут, плывут, как мысли, облака…

(«Старая дорога»)

У Рубцова:

Снова слышу я волнеье:

Что же, что же впереди?

(«Гость»)

У Мишенева – потухший вариант с вялыми эмоциями:

Куда мы? Куда?

Что ждет впереди?

Наиболее показательный пример – перепев рубцовских «Журавлей» на разные лады:

Вот уже развернулись широко

И с достоинством дальше летят,

Замирает душа одиноко,

Чтоб услышать, как крылья шумят.

(«Наши годы»)

 

Но осень настала – они поднялись,

И вот уже нет мне покоя…

(«Журавли»)

 

Провожаю восторженным взглядом

Надо мной пролетающий клин,

Никого, к сожаленью, нет рядом,

Я стою среди поля один.

 

Пережив и пургу, и разлуку,

Так непросто всю радость понять.

Сердцем чувствую сладкую муку

И хочу от нее зарыдать.

(«Поднебесные птицы»)

И еще о журавлях, еще одна вариация на ту же тему:

Наш путь – на север,

А над нами – к югу клином журавли.

Машу им долго вслед, и холодно рукам.

(«На пароходе»)

- в рубцовских «Журавлях» «машут птицам согласные руки…».

Николай Рубцов вывел бессмертную поэтическую формулу:

Я слышу печальные звуки.

Которых не слышит никто…

(«Прощальное»)

А вот корявый мишеневский ее вариант:

Моя душа вдруг слышала такое,

Чего другим услышать не дано!..

(«Слух души»)

В стихотворении В. Мишенева «Майский ветер» обращают на себя внимание ассоциации, связанные с рубцовским шедевром «В минуты музыки» («Но все равно в жилищах зыбких – Попробуй их останови! – Перекликаясь, плачут скрипки О желтом плесе, о любви.»):

Еще не голос – шепот дальний

Окрест блуждающей любви,

В душе он будит звук начальный,

А с ним – волнение в крови.

Но это только внешнее сходство. У Рубцова – лиризм и образный ряд находятся в гармонии, у Мишенева – невнятность, «блуждающая любовь».

Стихотворение «Мне такая уж выпала доля…» целиком соткано из чужих, да к тому же и затасканных образов: «родная сторона», «тихое поле», «березовая грусть», «священная Русь», «вольная воля», «крылья весны» и т.п. Все это напоминает пародию на некий «общерусский» текст.

Кроме того, нельзя же так откровенно заимствовать у А. Яшина («Мне никогда земля не будет пухом…»):

Нам за грехи,

Как прежде

Мягким пухом

Уже земля

Не будет никогда!

(«Тщеславие – хотим оставить след…»)

Можно долго перечислять вторичные стихи В. Мишенева: «Летний праздник» (Н. Рубцов, «Я буду скакать…»); «Падает снег» (Н. Рубцов, «Выпал снег»); «Зазвучали праздничные звоны…» (Н. Рубцов, «Уединившись за оконцем»); «Откуковали в лесу недалеком кукушки…» (Н. Рубцов, «Песня»); «На болоте» (Н. Рубцов, «Осенние этюды»); «Осенью» (Н. Рубцов, «Нагрянули»); «Ветер листья унес к темноте борозд…» (Н. Рубцов, «Письмо»); «Красная смородина» (Н. Рубцов, «В лесу»); «Грибные места» (Н. Рубцов, «Зеленые цветы») -   и этот ряд далеко не полон…

Положительные и даже восхищенные отзывы В. Белова и В. Астафьева получил сборник В. Мишенева «Опавшие яблоки». Согласиться с ними, несмотря на весь их авторитет больших русских писателей, не позволяют факты. Вместо послесловия к книге В. Мишенева «Полыньи на реке» помещено письмо В. Астафьева: «Где-то нет-нет скользнет отблеск рубцовской строки, но из-под его обвораживающего влияния, будучи вологжанином, трудно выбраться, загасить в себе…» Слишком мягкая оценка поэзии, полностью зависимой от Рубцова.

Несамостоятельность, вторичность, подражательность, зависимость от поэтического мира Рубцова, от его образного ряда и языка – вот диагноз, который нужно поставить как В. Мишеневу, так и всем рубцовским эпигонам.