Так кто же есть кто?

Людмила Дербина

Кто такой Александр Цыганов? Не знаю. Говорят, что он член Вологодской писательской организации. Писатель...
Это звание ко многому обязывает. Честность, совестливость, правдивость, стремление к справедливости... В своей пространной статье “Личное дело” Цыганов “открывает глаза общественности на истинное лицо убийцы великого русского поэта и ставит точку в предложении длиною в 30 лет”, имея в виду время отсчета со дня смерти Николая Рубцова - 19 января 1971 года.

Цыганов, “движимый жаждой справедливости, ознакомился с личным делом осужденной Л. Дербиной-Грановской”. Что же он там нашел? Он там нашел и увидел “во всей полноте сущность этого человека, для которого, кажется, уже тогда не было ничего святого”.

Оказывается, еще “в самом начале срока... она стала ни много, ни мало работать в библиотеке колонии... в тепле, тишине и относительном уюте”. Короче говоря, не колония, а курорт.

Да-а... Как же так, Виталий Захарович Рыбаков? О каком вашем приказе, по которому меня перевели в библиотеку, идет речь? Ведь я от звонка до звонка работала на фабрике, выполняя все годы одну и ту же операцию, а именно притачивала к мужским кальсонам (белым в елочку) пояс. И это у меня получалось неплохо. Выполнявшая после меня последующую операцию Римма Баландина из Тотьмы была очень довольна моей работой.

Так как я была звеньевой 37-го звена 3-го отряда, то должна была во всем показывать пример остальным двадцати членам звена. С 1973 года до самого моего освобождения по УДО 13 августа 1976 года я была звеньевой. Мое звено было одним из лучших в отряде, по всем показателям почти всегда выходило на первое место. За все годы не было никаких эксцессов, оскорблений, драк. И если бы я не была для женщин моего звена примером, меня бы выгнали с этой должности.

В июне 1972 года я с отличием закончила ПТУ № 22 по специальности “швея-мотористка массового пошива женского платья и белья”. В июле 1973 года закончила курсы поваров и получила З-й разряд, а в ноябре - курсы киномехаников с присвоением квалификации киномеханика второй категории. Я работала на фабрике и училась, а не отсиживалась в библиотечной тишине и уюте.

Кроме звеньевой, я была почти бессменным руководителем культурно-массовой секции (КМС) отряда и некоторое время - всей колонии. Наверное, многие еще помнят мои литературные вечера, конференции, диспуты и просто беседы о писателях, поэтах, художниках. Но никогда ни разу я не читала ни стихов Рубцова, ни своих...

В клубе и библиотеке работали пожилые женщины. В библиотеке - совсем уже седенькая Лидия (отчество мудреное), которая любила разводить цветы. Ее библиотечной оранжереей гордилось начальство. Это наверняка помнит и В. З. Рыбаков.

Кроме основной работы на фабрике, меня почему-то часто включали в график ночного дежурства по столовой, т. е. на чистку картофеля. Легочную больную дежурить в столовую не посылали бы. А когда у меня в начале 1975 года был обнаружен очажок на верхушке левого легкого, я сразу же была освобождена от изнурительных ночных дежурств в столовой и наконец-то хоть стала нормально спать.

Именно тогда, в первом квартале 1975 года, спустя четыре года с начала моего заключения начальник нашего отряда Стребкова Людмила Николаевна представила меня на комиссию по отправлению на стройки народного хозяйства. Но на комиссию меня так и не вызвали. Я недоумевала: никаких нарушений у меня не было. Людмила Николаевна объяснила: применить ко мне льготы не позволяет “общественное мнение”.

Волей случая 27 октября 2001 года я вновь встретилась с Людмилой Николаевной. Состоялся разговор о прошлом. И она открыла настоящую причину того давнего отказа. Оказывается, был звонок из Вологодской писательской организации: “Вы что, собираетесь освобождать убийцу Николая Рубцова? А мы собираемся ему памятник ставить в Вологде.”

Таким образом по ходатайству вологодских писателей я была осуждена на 8 лет лишения свободы (они приобщили к делу даже мое лирическое стихотворение, не относящееся к Рубцову) и по их же ходатайству меня не освободили и не отправили на стройки народного хозяйства.

Теперь же писатель Цыганов выставляет другую причину этого - мое письмо Генриетте Меньшиковой в село Никольское, за которое меня якобы лишили всех ступеней исправления. На что надеялся этот человек, сочиняя такую махровую ложь? Никогда за все годы ни разу не снимали с меня ни одной ступени исправления. Не было повода. Наоборот, не однажды награждали похвальными грамотами. Одна из них, относящаяся как раз к этому периоду, чудом сохранилась в моих бумагах...

Да, письмо Меньшиковой я писала, но еще в апреле 1971 года, после суда, когда обнаружился факт похищения ею моих вещей из квартиры Рубцова. Сначала ей написал мой отец, но ответа не дождался. Пришлось писать самой. Разумеется, я не могла ей написать вежливое письмо. Мало того, что меня посадили на 8 лет, так еще и ограбили. И кто? Женщина, которая никогда не жила в этой квартире и никакой ее собственности там не было!

В квартире Николая Рубцова я поселилась в 20-х числах ноября 1970 года и с этого момента вела с ним совместное хозяйство. Все мои вещи, разумеется, были здесь. Ранним утром 19 января 1971 года я ушла из этой квартиры и больше туда не возвращалась. Что там было брать? Книги, что-то из одежды, белья... Не в ценности вещей было дело.

И вот в мае, когда я пробыла в колонии всего несколько дней, меня вызвал майор Туваев: “Грановская, мы получили от Меньшиковой твое письмо. Ты совершила нарушение режима и теперь долго не получишь первую ступень.” Я об этих ступенях вообще не имела никакого представления. Но Туваев оказался прав - очень долго не присваивали мне первую.

Мой отец, гордый старый солдат, пошел на унижение: ездил в Тотьму, судился с Меньшиковой. И отсудил - раскуроченный проигрыватель, какие-то тряпки. Как говорится, нищий у нищего портянки украл...

Видит Бог, за все тридцать лет не говорила и нигде не писала про это. И сейчас не стала бы...

Цыганов называет Меньшикову “беззащитной жертвой”. Так ли? Гета какое-то время воспитывалась вместе с Колей Рубцовым в детдоме. Летом 1962 года они вновь встретились в Николе и стали близки. Она не побоялась злых языков в девках родить. Жила с дочерью и престарелой матерью в сельсоветовской избе тяжело и скудно. Получала от государства пятерку в месяц как мать-одиночка. Рубцов свое отцовство официально признавать не хотел, алиментов не платил, хотя изредка что-то дочери посылал.

После смерти Рубцова Лена Меньшикова, как по мановению волшебной палочки, получила фамилию отца, неплохую пенсию и права наследницы большого русского поэта, чьи стихи и песни расходятся теперь огромными тиражами...

Беседуя в октябре прошлого года со Стребковой, я сказала:

- Людмила Николаевна, в своей статье Цыганов ссылается на ваш рассказ, будто я душила в прачечной другую заключенную да так, что меня еле от нее оторвали две женщины.

- Неужели он так написал? Не было этого! Я-то ему по-бабьи ляпнула о том, что Грановская однажды вспылила на одну из женщин в прачечной. Прибежала ко мне Орлова и сказала: “Ой, как сейчас Грановская в прачечной раскипятилась!” Я ее спросила: “Ну, а драки-то не было?” - “Нет, не было.” Вот и все.

- А если бы я на кого-то напала, повалила на цементный пол, схватила за горло и стала душить, так ведь мне бы грозил второй срок?

- Ну, уж ШИЗО-то точно бы! (ШИЗО - штрафной изолятор - прим. ред.). Как бы я смогла это замять? Столько стукачей кругом было! Такое не скроешь, меня самою бы тогда... Да и не надо это вам ничего уже ворошить, все прошло, судимость снята.

- Людмила Николаевна, да весь литературный Питер говорит о том, что Дербина и в колонии кого-то снова душила!

- Ну какая глупость! Я, наоборот, гордилась, что Грановская в моем отряде. Какие вечера проводили! Есенинский помню - березки на сцене... Новогодние вечера... За Грановской - как за каменной стеной. Помню вас всегда спокойной, сдержанной.

Да-а... Кому-то по-прежнему очень нужно представить меня, как преступную натуру, маньячку, рецидивистку. Идут на самую черную клевету, понимая, что она со временем вскроется, но тень от нее уже ничем не сотрешь...

Валентина Орлова, осужденная по 102-й статье на 15 лет за то, что, облив бензином, заживо сожгла своего мужа, сильно меня недолюбливала, все как-то злобилась: “Эта Грановская изображает из себя больно культурную. Шибко грамотная, мать ее...” Не раз слышала я это от нее в свой адрес. Чем она могла мне повредить? Только так - оболгать меня.

Не хочу повторять все лживые домыслы и подтасовки фактов Цыгановым. Что бы он ни сообщил - каждый раз пальцем в небо.

Вот, например, утверждает, что я пробыла в заключении 5 лет 5 месяцев и три дня. Откуда это, с какого потолка?

Предоставляю читателям возможность пересчитать, какой же срок я отбыла с 19 января 1971 года по 13 августа 1976 года. Сама же по-прежнему говорю ту же цифру - 5 лет и 7 месяцев.

Сейчас, когда встал вопрос о моей реабилитации в связи со вновь открывшимися обстоятельствами, Вологодская писательская организация вовсю бьет в набат, при этом не брезгуя опускаться до клеветы.

Когда я читала высказывания Цыганова о Ю. А. Молине, то уже ничему не удивлялась. Этот ученый защитил докторскую диссертацию конкретно по механической асфиксии, он - признанный специалист. И называть исследование авторитетнейшего ученого с мировым именем “плодом явно нездоровой фантазии” - это жалкий лепет дилетанта, который может вызвать только улыбку.

Один-единственный факт изо всех гнусностей Цыганова действительно имел место в моей жизни: я никогда не работала на вельской подстанции. Не понадобилось.

Больше я ничего не хочу сказать, кроме того, что сказала в августе прошлого года Валерию Васильевичу Есипову: “Ни к кому не обращалась, никого ни о чем не просила. Все произошло по чудесному Божьему Промыслу”.

И теперь судить читателям - удалось ли Цыганову поставить точку в предложении длиной в 30 лет и открыть истинное лицо убийцы Рубцова.

Скорее всего, он открыл свое истинное лицо клеветника и безумца.


Источник: газета «Русский Север» - 18.01.2002 г.