Январь - месяц Н.М. Рубцова. Он родился под Рождество (3 января 1936 г.), а в Крещенье (19 января 1971 года), через 35 лет, его уже не стало. С той трагической студеной ночи каждый январь - нынешний уже тридцатый - Россия грустит о своем, рано покинувшем жизнь, сыне.

В литературе Николай Рубцов появился неожиданно, но был, по словам поэта Глеба Горбовского, "долгожданным". Он написал немного - чуть больше четырехсот стихотворений, но за полвека, прошедших после Блока и Есенина, у читающей России впервые при появлении стихов Рубцова перехватило дыхание и закружилась голова, как бывает с человеком при переизбытке кислорода. Как прав был И. Олиферовский, который еще в 1962 году, когда Рубцова не знал никто, а до выхода самой первой тонкой книжечки его стихов было еще три года, написал дружеское шутливое посвящение:

Я верить хочу, и я верю,

Что будут рыдать

от стихов

Редакторы, люди и звери,

Которые выдаст Рубцов!

После смерти о поэзии Рубцова будут написаны тысячи журнальных и газетных статей и очерков, формы стиха и образность языка станут темами доброго десятка кандидатских и докторских диссертаций (А.Науменко, Т.Подкорытова, И.Ефремова, М.Кудрявцев и др.). Но сокурсник по литературному институту Олиферовский первым не побоялся заглянуть в будущее своего друга и предсказать ему творческую судьбу.

Духовное наполнение поэзии Рубцова отчетливо выражено в его стихотворении "Русский огонек": "За все добро расплатимся добром, за всю любовь расплатимся любовью!"

Любовь пронизывает все его творчество: любовь к людям, зверям, природе, птицам. Ко всему живому. Поэт не считает себя философом: "Я чуток, как поэт, бессилен, как философ"... однако каждой своей строчкой, сам того не сознавая, поэт убеждает, насколько глубока упрятанная в простые слова мысль.

Вот махонькое стихотворение "Воробей". Проще и привычнее этой пичуги едва ли и сыщешь. Птаху Рубцов увидел едва живую от голодного мороза. Но вот птичка увидела повозку, собирает последние силы и падает на нее из-под крыши. И находит обломившийся от снопа спасительный колосок.

И дрожит он над зернышком

     бедным,

И летит к чердаку своему.

А глядь, не становится

     вредным

Оттого, что так трудно ему.

Разве это не урок доброты для каждого из нас - высших представителей животного мира, стремящихся все свои поступки - и хорошие, и дурные -оправдывать складывающимися обстоятельствами?!

Крохотная история про ласточку, птенец которой случайно выпал из гнезда, заканчивается вопросом: "Ласточка! Что ж ты, родная, плохо смотрела за ним?" И в этом обращении "родная" не столько назидательности и укора, сколько сострадания и невозможности помочь. Рубцов - житель не деревенский. В селе Емецк Архангельской области, где он родился, в деревеньке Никольская Тотемского района Вологодской области он провел всего лишь первый десяток лет своей жизни.

Уже на одиннадцатом году покинул родные места, возвращаясь лишь на день-другой. А дальше: три года в Ленинграде, пять - в Мурманске, несколько лет в Москве, пять лет в Вологде. В промежутках между этими географическими точками - десятки других во всех уголках России. Не имея собственного жилья до тридцати четырех лет, не будучи привязанным к месту имуществом - оно умещалось у Рубцова в чемоданчике-балетке, - Рубцов был удивительно легок на подъем и мог в любую минуту лететь туда, откуда звучало дружеское приглашение.

И все же именно в деревне находит поэт свои нравственные идеалы. Размеренная жизнь сельского труженика, привычные повседневные заботы простых людей отвечают состоянию души Рубцова. Она растворяется в необъятности сельской природы, поет ее голосом, плачет ее слезами. Но и слезы у Рубцова не "горькие", они хрустально-чистые, иногда чуть подернутые вуалью светлой печали.

Вспомним поэтическую зарисовку "Добрый Филя". В лесном хуторке "меж звериных дорог" живет старик. Он не претендует ни на газ, ни на электричество, ни на ванны. Он "ест любую еду", очень "любит скотину". И все "коммунальные удобства" в долине рядом с домом.

Мир такой справедливый,

Даже нечего крыть...

- Филя, что молчаливый?

- А о чем говорить?

В самом деле, сколько бы Филя ни сердился, сколько бы ни высказал громких возмущений, ведь ничего не изменится. Так не лучше ли свои силы не тратить на бесполезные эмоции, а сохранить их для наслаждения души окружающей природой. "Мир такой справедливый..." Значит, Филя всем доволен? Да нет, это только на первый взгляд сельский житель может показаться молчаливым, в иных обстоятельствах он может и прервать свое молчание. Как та "какая-то бабка", которая не пустила на постой "бездомного голодного странника", заподозрив в нем недоброго человека, "вора", "бродягу" ("Неизвестный"). Нет, Рубцов себе не противоречит. Он знает доброту деревенских жителей, их не знающую границ доверчивость. Он помнит, что и в его "Николе" никогда не запирали дверей, заменяя замки батожком, приставленным к косякам. Потому-то как раз деревня никогда не прощала воровства, "лихих людей" навечно изгоняли из общины. Не терпели тут и тунеядцев-бродяг, на которых можно было "землю пахать, а они милостыню клянчат". Всему этому противится и душа поэта, потому и образ "бабки" для читателя и самого Рубцова явно не симпатичен.

Нравится поэту устойчивость деревенского уклада жизни, но и тут поэт сомневается, не считая спокойствие сельчан единственно правильным. Характерно в этом отношении стихотворение "Грани".

С одной стороны, деревня его родина.

Там нету домов до неба,

Там нету реки с баржой.

Но там на картошке

с хлебом

Я вырос такой большой.

А дальше откровенно признает свою раздвоенность:

Мужал я под грохот МАЗов

На твердой рабочей земле.

Но хочется как-то сразу

Жить в городе и в селе.

Ах, город село таранит!

Ах, что-то пойдет на слом!

Меня все терзают грани

Меж городом и селом!

Рубцова пленяют уют и спокойствие городских ресторанов, особенно его любимого "Поплавка" на вологодской пристани. Здесь поэту хорошо думается, особенно в непогоду, тут он может "с печалью и грустью" излить свою душу друзьям, поговорить о Пушкине, Лермонтове, любимом Есенине... Но все равно Рубцов тоскует "по родному захолустью", где бродил прежде "с грустью, со слезами на глазах".

Многие любители поэзии упрекают Рубцова за унылость, пессимизм его стихов. Да, есть в его творчестве грусть и печаль (а у кого из лирических поэтов ее нет?!). Но не найдешь в стихах Николая Рубцова нытья, жалоб на обстоятельства, нет у Рубцова злобы.

В подтверждение "своих утверждений" могу привести высказывание старшего товарища Рубцова, большого исследователя его творчества Станислава Куняева из его выступления на одном из творческих вечеров в Вологде: "Инстинктом истинного поэта Николай Рубцов знал, что в поэзию нельзя безнаказанно впускать все темное, озлобленное, измордованное и желчное, что порой овладевает человеком. Он знал, что душа на то и дана поэту, чтобы высветлять жизнь, очищать ее, принимая на себя несовершенство мира".

А вот свидетельство и самого Рубцова. "...Пишу из села Никольское, где мне легко дышится, легче пишется, легче ходится по земле, - сообщает он своему наставнику Александру Яшину. - Удивительно хорошо в деревне! В любую погоду! Самая ненастная погода не портит мне здесь настроения. Наоборот, она мне особенно нравится, я слушаю ее, как могучую печальную музыку..."

Вот оно, главное содержание рубцовских стихов: великая печальная музыка, которая всю короткую жизнь наполняла душу поэта. Это и есть главная рубцовская песня...

...Январь 2001. Вологда. Улица Яшина, дом 3, квартира 66. Здесь погиб поэт от рук любимой и любящей до испепеляющей страсти женщины. Прошло тридцать лет.

Жму на кнопку звонка. Щелкает замок, дверь открывает рыжеволосая кареглазая женщина, за ней крепкий скуластый старик.

- Заходите, пожалуйста!

- Вот мое удостоверение, - пытаюсь я показать неслучайность своего появления, но хозяйка машет рукой.

- Да что вы, что вы! Мы уж давно привыкли к незнакомым. Едут зимой и летом...

Хозяин согласно кивает головой, поправляя на голове у жены сбившуюся косынку.

- Вот недавно из Челябинска трое студентов приехали среди ночи, - отмахивается хозяйка от ухаживания мужа. -Куда им деваться-то бедным? Постелила им на своей кровати да на диване, а сами уж опять на полу.

Хозяин все-таки изучил внимательно мой документ с надписью на красной корочке "Сельская жизнь" и возвратил удовлетворенный.

- В начале семидесятых, когда вышло постановление по Нечерноземью, помните, мы в "Рассвете" жили, - сказал он скорее жене, чем мне, - так все в деревне эту газету выписывали. Хорошие у вас там ребята...

Ни слова не прибавил я сейчас к этому диалогу. Простые русские люди Валентина Васильевна и Леонид Ильич Шолоховы - теперь уж, конечно, пенсионеры - получили рубцовскую однокомнатную квартиру вскоре после его кончины и с тех пор безропотно несут крест хранителей светлой памяти человека, которого и знают-то только по фотографиям.

И сколько бы ни заверяли самые авторитетные авторы из местных руководителей власти и творческих организаций со страниц самых влиятельных местных газет и телепрограмм о своей "трепетной любви к Рубцову Николаю Михайловичу", о своей гордости "за землячество с великим гражданином страны", в искренность подобных чувств поверить трудно, ибо в Вологде до сих пор нет музея Рубцова. Правда, наконец поставлен на Советском проспекте памятник со скупой до нищенства надписью "Рубцов", как будто нет и не было у этого человека Имени-Отчества. А у него в стихах, между прочим, слова "Отчизна", "Родина", "Русь", "Отечество" упоминаются больше сотни раз!

Не могут похвалиться вологжане и объемом изданных стихов поэта. Только благодаря энтузиазму другого славного поэта Вологодчины Виктора Коротаева в 1991 году в Вологде был выпущен первый объемный сборник "Россия, Русь! Храни себя, храни!", а еще через три года тот же Коротаев издал двухтомник 25-тысячным тиражом, который разлетелся по России в мгновенье ока.

Но не стало самого Коротаева: смерть его подкосила неожиданно в расцвете творческих и издательских дел. А голод на светлую поэзию Рубцова так и остается неутоленным. Даже в нынешние январские дни на книжных развалах вологодских городов, городков и селений не найдешь желанную книжку с надписью на обложке "Н. М. Рубцов".

Покойный Коротаев в воспоминаниях о Рубцове как-то обмолвился о своих чувствах после похорон Рубцова: "...Мы боялись с друзьями взглянуть друг другу в глаза... Как мы могли допустить такое?.. Снова и снова перебираю в памяти годы, встречи, выискивая моменты, где же мы проглядели? Где упустили? А моменты такие, безусловно, были..."

К сожалению, "моменты" остаются и по сей день.

---

Источник: газета "Сельская жизнь" (06.02.2001)