Лирический роман в поэзии Н.М. Рубцова

Александр КИРОВ

продолжение, см.

3.2. Место сюжета и фабульной основы разных типов
в лирическом романе Н. Рубцова.

В основе лирического романа Н. Рубцова лежат собственно «космические», религиозно-нравственные категории, определяющие сюжетную динамику романа, такие как искупление неоплаченного долга перед близкими и греха неродственности с окружающим миром; в нём встречается и предупреждение о возможности подмены бесконечно осуществляемого нравственного долга какой-либо неосуществимой утопической постановкой. В художественном мире поэта самые сторонние, самые незначительные поступки, детали, вещи, явления, черты характера на самом деле подчинены главной идее произведения и не являются случайными. В этом смысле любая случайность внутри художественного мира Н. Рубцова предусмотрена.

Эпическое начало лирического романа в большинстве случаев усиливается за счёт общей сюжетности лирического наследия и воспроизведения в сжатой и редуцированной форме отдельных сюжетов, что сближает лирический роман с эпическими жанрами новеллы и романа. 

Данная работа демонстрирует следующий порядок развертывания эпического сюжета, судьбы лирического героя в лирическом романе: глава I – детские годы героя приобщение к национальной истории и культуре, глава II – отрочество, ранняя юность, скитания, познание жизни, глава III — служба первые удары и испытания судьбы, глава IV — новые странствия, определение призвания лирического героя, глава V – кризис осознание социальных, нравственных противоречий жизни, глава VI – окончательное самоопределение героя утверждение нравственного кредо, осознание родины как высшей ценности для человека.

При этом нужно подчеркнуть, что термин «глава» носит в данном контексте достаточно условный характер и вводится в работу для того, чтобы отчётливее подчеркнуть возможность системного подхода к лирике Н. Рубцова.

Порядок следования сюжетных событий определяется следующими факторами:

  1. сходством с известными фактами биографии Н. Рубцова;
  2. хронологией стихотворений;
  3. проведением параллелей (это касается духовного «взросления» лирического героя) между содержанием стихотворений и эволюцией эстетических взглядов поэта (в этом аспекте материалом для работы послужили его публицистические и литературно-критические статьи, письма, воспоминания современников).

Следует отметить, что для реконструирования основного сюжета лирического романа (собственно биографии лирического героя) были использованы как стихотворения, вошедшие в поэтические КС Н. Рубцова, так и произведения разных лет.

Глава I. О детстве лирического героя Н. Рубцова наиболее ярко рассказывают  стихотворения «Аленький цветок», «Берёзы», «Далекое», «Детство», «Родная деревня», «Тихая моя родина», «Я буду скакать по холмам задремавшей отчизны» и др.

Сюжетную основу главы лирического романа, рассказывающей об этом этапе жизни лирического героя, можно отобразить следующим образом: смерть матери – потеря отца – переезд в деревню Никола – годы, проведённые в детском доме – разлука с друзьями детства.

Данная глава лирического романа характеризуется определённой системой образов:   лирический герой, родители лириче­ского героя, люди труда, друзья лирического героя; определенным мироощущением лирического героя: чувство соприча­стности истории родной страны, вера в то, что все дороги для него открыты и все лучшее впереди, определённым местом в лирическом романе: здесь закладывается система ценностей героя (любовь к Роди­не, родной природе, чувство уважения к труду, гуманность, человечность).

В самом детстве лирического героя можно выделить несколько этапов: правремя, прасобытия, о которых у лирического героя остались самые общие впечатления, воспоминания; военные годы, проведенные в детском доме; победа и первые послевоенные годы.

Правремя, прасобытия противопоставлены годам, проведенным в детдоме: «Но вот однажды все переменилось, за мной пришли, куда-то повезли ...». Годы, проведенные лирическим героем в «деревне Никола» сгладили трагедию его сирот­ства: «Для нас звучало как-то незнакомо, нас оскорбляло слово «сирота». Большое влияние на формирование его личности оказала природа, одно из главных составляющих нового мира: «Я лучше помню ивы над рекою и запоздалый в поле огонек».

Лирической кульминацией данной главы является описание победного салюта 1945 г. как образа победы добра над злом, торжества справедли­вости. Отсюда – её основной мотив: преодоление горя, вызванно­го ударами судьбы, ощущение общности собственной судьбы и судь­бы родины.

В данной части лирического романа точно воссоздана атмосфера военного детства. Миро­ощущение и мечты героя-ребенка – голос целого поколения, выросшего в годы Великой Отечественной войны.

Что касается системы персонажей данной главы, то их количество расширяется от четырёх определенных: «я» (лирический герой), отец, мать героя, соседка злая – до собирательного образа русской деревни периода Великой Отечественной войны.

Эту главу можно считать своего рода прологом к лирическому роману Рубцова. Здесь предваряются его основные сюжетные ходы: пре­одоление смерти и одиночества через приобщение к национальному, народ­ному, поиск и потеря «обетованной земли», намечается основной кон­фликт лирического романа: борьба жизни и смерти, отчаяния и надежды в душе лирического героя. Ставится главная проблема: человек и родина, значение малой родины в жизни человека. Намечается фундаментальная для лирического романа Н. Рубцова система образов: лирический герой, его мать, родная деревня. Появляются основные образы-символы: ивы, река, огонь, звезда, гром.

Глава II. Путеводителем по отрочеству лирического героя являются стихотворения «Букет», «В горнице», «Ветер всхлипывал, словно дитя», «Возвращение из рейса», «В океане», «Да! Умру я!», «Желание», «Синенький платочек», «Тот город зеленый», «Фиалки» и др.

Сюжетная основа этой главы произведения выглядит следующим образом: попытка устроиться на морское судно – скитания, бродяжничество, голод – работа на траловом флоте – жизнь в Тотьме – первая любовь – разлука с любимой, начало военной службы.

Здесь можно проследить определенную систему образов: лирический герой, возлюбленная, люди труда (моряки), толпа. Данная глава характеризуется особой значимостью в сюжете лирического романа: познание дейст­вительности, первые уроки жизни. В ней можно выделить ряд художественных особенностей, среди которых: лексические: наличие профессионализмов («зюйдвест», «тавот», «тральщик», «тралфлот», «трест»), топонимических слов («Архангельск», «Тотьма», «Устюг», «Чор-су», «Севрыба»...), жаргонизмов («червонец», «финка», «толкают друг другу», «мичманка»), разговорной лексики («нахлобучив», «погано»); ритмические и рифмологические (использование дольника, белого стиха); тропеические, выражающиеся в сопоставлении природной стихии и стихии жизни («волн и скал») («жизнь промчалась, как торпедный катер», «времени фарватер»); интонационные, связанные прежде всего с обращением к самому се­бе (от блатного «жизнь была красивая» и озлобленно-суицидального «Да! Умру я!» до светло элегического, почти пушкинского «Всё я верю, как мач­там надёжным, и делам и мечтам бытия («Мачты»); графические (использование ступенчатого стиха).

Эти и другие особенности стихотворений о юности лирического героя соответствуют об­щей тенденции лирики 1960-х, связанной с усилением значимости формы, а также акцен­тирования «молодежного» содержания (чувства доминирования «свежей юношеской крови», полноты жизни).

Рубцовский герой-юноша - образ романтический. Судьба его выдаётся из ряда обычных человеческих судеб. Это непрерывное странствие, каждый виток которого открывает нам новую страницу человеческой природы. И всё же лирический герой-юноша - тип определённого мироощущения («Красота не у всех одинакова, одинакова юность у всех»). Детство лириче­ского героя — познание родины, юность, в первую очередь, определённое состояние души: вера в жизнь в «дела и мечты бытия», в счастье, в любовь. Именно это стремление к идеалу заглушает боль героя, лечит его при столкновениях со «скалами жизни». Мотивы сиротства и странничества у поэта соединяются, обогащая друг друга.

Глава III. О службе лирического героя на флоте рассказывают стихотворения «В твоих глазах», «Отпускное», «Первое слово», «Повесть о первой любви», «Пора любви среди полей», «Сто нет», «Ты с кораблем прощалась», «Угрюмое» и др.

Сюжетная основа главы: служба на флоте – переживание измены любимой – изнурительный труд – начало творчества – отпуск – встреча с родными местами – демобилизация.

Итак, на данном этапе жизни лирический герой определяет свое при­звание: поэт, гражданин, патриот. Это выражается в системе персонажей: лирический герой, неверная возлюбленная, лю­ди, уставшие от труда; в мироощущении героя, осознавшего себя частью родины, её граж­данином; занимает определённое место в лирическом романе: определение жизненного призвания ли­рического героя.

Необходимо специально отметить, что в сюжете романа здесь появляется противоречие: «Скоро, переполненный любовью, обниму взволнованную мать…» («Отпускное») - говорится устами героя, тогда как ранее было сказано «мать умерла» («Детство»). Это несоответствие можно объяснить, во-первых,   неполной согласованностью отдельных звеньев лирического романа  («Детство» (1967), «Отпускное» (1958) и, во-вторых, тяготением образа лирического героя к обобщенному типу матроса: на первый план при этом выходит не личное, а типичное во флотском быту.

Глава IV. О новых скитаниях лирического героя рассказывают стихотворения «В жарком тумане дня», «В кочегарке», «Кружусь ли я в Москве бурливой», «Мой чинный двор», «По холодной реке», «Утро перед экзаменом», «Философские стихи», «Элегия», «Я люблю судьбу свою»,  «Я переписывать не стану» и др.

Сюжетная основа главы выглядит следующим образом: попытки устроить свою судьбу – студенческие годы – работа в кочегарке – жизнь в Ленинграде, Москве – мечты о лёгкой, безоблачной жизни – попытка создать семью – осознание самобытности собственного творчества – понимание необходимости выбора между «стареющим бытом» и поэзией, жизнью в лишениях и странствиях.

От ранних отроческих странствий скитания героя в данной главе отличает достаточно светлая ироничность, с которой поэт-бродяга воспринимает жизнь. Здесь прослеживается следующая система персонажей: лирический герой, его друзья «по Бахусу», люди труда, «кромешно любящая» женщина. Герой осознаёт необходимость  выбора между призванием поэта и материальными благами.

Глава занимает достаточно важное место в лирическом романе: здесь происходит формирование личности самобытного поэта, наследника традиций русской классики.

Данная глава лирического романа характеризуется сниже­нием композиционно-художественного значения внесюжетных элементов (пейзаж, описание быта. Наиболее ярко выраженным природным явлением здесь становится ветер как символ свободы, непокорности. В плане бытопи­сания наблюдается явление иронической стилизации действительности: «буду трезв», «буду брит», «буду в дом носить сметану, чтобы дед лечил гастрит» («Ничего не стану делать»). Подобная отстранённость объясняется тем, что внимание Рубцова здесь фиксировано на процессах, происходящих в душе героя и связанных с мате­риальным миром очень слабо.

Глава V. Переломному моменту в жизни лирического героя Н. Рубцова посвящено наибольшее количество стихотворений: «А между прочим, осень на дворе», «Ах, что я делаю? », «В гостях», «В минуты музыки печальной», «Гололедица», «Гость», «Дорожная элегия», «Зимняя ночь» и др.

Сюжетная основа: разрыв с семьёй – скитания – осознание ненужности, покинутости – предательство друзей – смерть наставника (отчётливо угадывается личность А. Яшина) – предчувствие скорой смерти, выраженное в видениях – герой становится свидетелем эсхатологических картин.

При изучении биографии как самого Н. Рубцова, так и его лирического ге­роя часто возникает вопрос: «Откуда в этом человеке такое неотвратимое предчувствие смерти? Почему его зловещие предсказания настолько пророчески?» Видимо, здесь следует искать ответ не в какой-то одной причине, а в их комплексе, в составе которого пережитая трагедия войны, породившая непреодолимое чувство си­ротства, сопричастности человека национальной трагедии, что определяет трагическое мироощущение лирического героя; мироощущение человека в тоталитарном государстве, отнявшем у людей веру в Бога и бессмертие, поставившем нацию, по словам Н. Бердяева, перед угрозой неотвратимости духовной смерти; непонимание современниками лирического героя, сделавшее его сво­его рода «лишним человеком» эпохи; собственное (биографическое) его сиротство, обострившее и без того болезненное восприятие мира; быт «торчащих бутылок»; элемент метафизического: душа поэта, по мнению, например, В. Кожинова, «способна улавливать «ритм бытия» (187; 18).

Глава VI. Итог жизни лирического героя подводят стихотворения «Берёзы», «Видения на холме», «Вологодский пейзаж», «Добрый Филя», «Душа хранит», «Жар - птица», «Я буду скакать по холмам задремавшей отчизны» и др.

Сюжет главы: жизнь в Вологде – путешествие по Сибири – возвращение в родные края – обретение, осознание родины как высшего нравственного ориентира.

Итак, эпический сюжет лирического романа Н. Рубцова представляет собой биографию его лирического героя. Большое количество дополнительных сюжетных линий, мифологем, библейских реминисценций, включённых в лирических роман, делает субъективное, личностное его начало объективным. Это судьба лирического героя, судьба его поколения – людей, детство которых совпало с Великой Отечественной войной, обобщённо-символическая картина человеческой жизни в её доминантах и, наконец, судьба России.

В лирическом романе Н. Рубцова «общее и индивидуальное, рациональное и иррациональное совмещаются, формируя уникальный семиотический объект. Поэт пользуется национальным языком, традиционной системой поэтических символов, но творчество его приобретает неповторимо индивидуальные черты. Рубцов, как и многие поэты, осознавал этот парадокс» (301; 63).

Здесь представлены  следующие типы лирического сюжета: «движение сквозь пространство и время», «переход из одного состояния в другое», «гармонизация», «преображение», «иронизирование», «интерпретация», «обретение того или иного начала», «двоение», «отторжение», «взаимодействие человека и бытия», «рефлексия». Достаточно небольшой набор представленных лирических сюжетов компенсируется масштабом и глубиной их разработки.

Лирический сюжет «движение сквозь пространство и время» представлен в следующих стихотворениях: «Родная деревня», «Загородил мою дорогу…», «Помню, как тропкой», «Букет», «Старый конь», «Видения на холме», «Соловьи», «Я весь в мазуте…», «Осенняя песня*»,  «Стихи из дома гонят нас…», «Ось» и др. Его модификации могут быть различны.

Лирический сюжет типа «движение сквозь пространство и время» даёт представление о пространственно-временной организации художественного мира лирического романа.

Локально действие последнего происходит в различных географических точках бывшего СССР: Вологда («За Вологду, землю родную…», Архангельск («Осенняя песня»), Москва («О Московском Кремле»), Сибирь («Весна на берегу Бии»), Ленинград («В гостях»), Ташкент («Желание») – далеко не полный перечень городов, в которых довелось побывать лирическому герою. Однако подобной локальной ограниченности лирического романа противостоит мироощущение вездесущности и всеизведанности в душе лирического героя: «Ну, словом, как бог я везде побывал и всё же, и всё же домой воротился» («Жар-птица»); «Как центростремительная сила, жизнь меня по всей земле носила!..» («Ось»); желание одновременно находиться в нескольких пространственных точках: «Но хочется как-то сразу жить в городе и в селе…»; «А где-то есть прекрасная страна, там чудо всё – и горы и луна, и пальмы юга…» («Пальмы юга»). Для лирического романа Н. Рубцова характерно смещение пространственных координат. Весь мир, земля, вмещается в мироощущении лирического героя в категорию Русь и наоборот – Русь в его поэзии приобретает масштабы мира.

Стремительное движение является основной характеристикой и временного континиума лирического романа. Оно врывается в жизнь лирического героя буквально с самого рождения, это, в первую очередь, отражение главной особенности эпохи, являющейся историческим контекстом и основным содержанием лирического романа.

Итак, лирический сюжет типа «движение сквозь пространство и время» проявляется в лирическом романе Н. Рубцова как пространственное движение, переходящее на уровень судьбоносного движения; пространственное движение, создающее инобытие лирического героя, его вездесущность; пространственное движение, позволяющее преодолеть индивидуальную и национальную локальную ограниченность, расширяющее пространство индивидуального пребывания лирического героя до пространства национального и далее – всеобщего, земного.

Координатами временного движения являются индивидуальное время лирического героя (прошлое, настоящее, будущее); «чужое» (прошлое, настоящее, будущее) время третьего лица; абсолютное национальное время (прошлое, настоящее, будущее); необъективированное движение бытия, создающее движение времени. Движение происходит от индивидуального настоящего к индивидуальному прошлому; от индивидуального настоящего к прошлому третьего лица; от индивидуального настоящего к индивидуальному будущему; от индивидуального настоящего к абсолютному национальному прошлому; от индивидуального настоящего к абсолютному национальному будущему. Результатом названных разновидностей временного движения является их метонимическое соединение в национальное постоянное время.

Пространственное и временное движение в лирическом романе неразрывно связаны, обуславливают и дополняют друг друга. Локальная неосвоенность пространства компенсируется расширением и углублением временного плана и наоборот, непрерывное освоение пространства помогает лирическому герою осознать себя как инверсию библейского образа, своего рода всемирно исторический тип временного инварианта. Пространственно-временное движение придаёт образу лирического героя следующие характеристики: вездесущность, диалектичность, национальную обусловленность.

Лирическая фабульная основа типа «взаимодействие с действительностью», имеющая место практически во всех стихотворениях лирического романа, порождает два типа лирического сюжета: «гармонизация» и «отторжение».

Во многих стихотворениях лирического романа основным или одним из основных является лирический сюжет, который в данном исследовании получил название «гармонизация»: «На сенокосе», «Сапоги мои – скрип да скрип…», «Тихая моя родина», «У сгнившей лесной избушки…», «Левитану», «Осенняя песня*»  и др., но – «В горной долине», «Осенние этюды».

Эта гармонизация не сводится к традиционному в поэзии растворению личности в родном пейзаже, хотя названное явление встречается практически в каждом из приведённых стихотворений. В лирическом романе происходит слияние мироощущения его героя и народного мироощущения, индивидуальной и национальной судьбы, субъективного и объективного времени, биографии и истории Отечества.

Достаточно обобщённое направление лирического действия («гармонизация») конкретизируется в схемах лирического сюжета, носящих более частный характер: «переход из одного состояния в другое», «преображение», «двоение», «рефлексия», «обретение».

Лирический сюжет типа «переход из одного состояния в другое» представлен как в стихотворениях «Утро утраты», «В горнице», «Памяти матери», «На реке Сухоне», «В святой обители природы», «Над вечным покоем» и др.

Он неразрывно связан с лирическим сюжетом «движение сквозь пространство и время» и в комбинации с ним углубляет и дополняет последний, переводит его осмысление на более сложный уровень – художественного концептуального мышления.

В лирическом романе представлены разные виды перехода. Автора интересуют переходные моменты в состоянии природы и человека. На границе физических и психологических состояний последнего: переход от жизни к смерти («Конец»), от болезни к выздоровлению («Под ветвями больничных берёз»), от наличия состояния к его потере («Утро утраты») в ускоренном темпе проходят картины его жизни, обретая символический, исполненный судьбоносного значения смысл, происходит оценка событий, переоценка эстетических ценностей.

С переходом от менее совершенных форм авторского сознания к более совершенным связана творческая эволюция Н. Рубцова, которая выражается в общем лирическом сюжете лирического романа: переход от лирического чувства к его эстетике и далее – к вере.

Сама возможность переходного состояния мыслится как проявление циклического закона природы («Осенняя луна»), заложенной в ней потенциальной возможности обновления и очищения («Утро»).

Названный тип лирического сюжета следует отличать от собственно «преображения», которое является основой лирического сюжета в стихотворениях  «Звезда полей» «Приезд Тютчева» «В горнице» «Утро» «Ночь на перевозе» «В полях сверкало. Близилась гроза…»   и др.

Если в первом случае речь идёт о ситуации переходности, то во втором – о её непосредственном результате.

В лирическом романе Н. Рубцова можно выделить различные типы преображения. Во-первых, это преображение в природе, во-вторых, преображение в душе конкретного человека (лирического героя), в третьих, преображение в жизни человеческого общества.

Преображение в природе воспринимается как некая данность, воспринимаемая как закономерность бытия и служащая импульсом по отношению к дальнейшему преображению в мире. Обновление природы вызывает обновление человеческой души («Утро»), которая, в свою очередь, способна преображать социальную действительность («Приезд Тютчева»). Высшая ступень преображения  в лирическом романе – это увековечение бытия поэзией («Брал человек…»), замыкающее причинно-следственную цепочку природа – человек – общество – природа, обеспечивающее непрестанное пополнение высшим знанием и совершенствование последней.

В стихотворениях «Однажды», «Левитану», «Дуэль», «Приезд Тютчева», «О Пушкине», «Сергей Есенин», «Памяти Анциферова», «Полночное пенье», «Последняя ночь», «Последний пароход», «Судьба», «Ферапонтово», «В гостях», «Венера», «Утро утраты», «Последняя осень», «Неизвестный» основным направлением лирического действия является «двоение» образа лирического героя.

Оно может прослеживаться как на уровне текстуальных перекличек с другим произведением: «Он /Сергей Есенин/ жил тогда в предчувствии осеннем уж далеко не лучших перемен…» («Последняя осень», 1968) – «Я жил в предчувствии осеннем уже не лучших перемен…» («Прекрасно небо голубое!..», 1967), так и на уровне подтекста.

Не зависимо от внешних или подтекстных проявлений двоения, оно намного шире соответствия «лирический персонаж» – «личность автора». Функция названного типа разработки системы персонажей не сводится к попытке Н. Рубцова воплотить собственные неясные (но, как оказалось, верные) предчувствия и предположения относительно будущего или, точнее, факта собственной смерти, хотя это и является одной из составляющих подобного сложного синтетического сюжета. Его природа гораздо шире. Двоение выступает как средство символической мифологизации содержания текста. Образы-двойники автора: Н.В. Гоголь («Однажды»), М.Ю. Лермонтов («Дуэль»), Ф.И. Тютчев («Приезд Тютчева»), А.С. Пушкин («О Пушкине»), С. Есенин («Сергей Есенин», «Последняя осень»), Анциферов («Памяти Анциферова»), Д. Кедрин («Последняя ночь»), А. Яшин («Последний пароход») – совмещают в себе три начала: биографические или предугадываемые в будущем черты личности Н. Рубцова; собственно биографические и личностные черты своих прототипов; мифологические, обощённо-символические черты художника. Приоритет какого-то одного начала порождал здесь авторские просчёты и ошибки, несовершенство языка, композиции, примитивизм выводов, примером чего являются ранние «Однажды», «Дуэль», «О Пушкине», где наполнение образов, трагических в истории русской культуры, получило слишком поверхностный и личностный характер и не могло быть успешным художественным решением в свете того небольшого культурного и художественного опыта, который был приобретён Н. Рубцовым к 1964 году.

Однако ещё большим мастерством характеризуется решение названного типа лирического сюжета в стихотворениях, где центральное место занимает безымянный, а, следовательно, ещё в большей степени символически-обобщённый персонаж. Отказ от биографического, конкретно узнаваемого личного или исторического начала выводит стихотворения «Судьба», «В гостях», «Венера», «Неизвестный», «Полночное пенье» на уровень создания всемирно-исторического типа художника.

Лирический сюжет типа «рефлексия» строится в стихотворениях  «Вечерние стихи», «В жарком тумане дня…», «В минуты музыки», «Выпал снег» и др. по схеме: медитация – движение, направленное в глубину внутреннего мира – утверждение лирическим героем того или иного начала собственной души – возвращение к разделению внутреннего и внешнего мира.

Медитация проявляется в данном лирическом сюжете как ситуация слияния внешнего мира (пейзажа определённого типа) и внутреннего мира лирического героя. Состояние гармонии, являющееся завершающим звеном лирического сюжета гармонизации, выступает здесь как импульс лирического героя к самоизучению. Оно связано с замедлением индивидуального времени последнего, движений внешнего мира (или ритмизацией, повторяемостью последних), некоторой «стабилизацией» световых явлений и цветовой гаммы: «В том ресторане мглисто и уютно, он на волнах качается чуть-чуть…» («Вечерние стихи»); «Плыть, плыть, плыть, мимо могильных плит, мимо церковных рам, мимо житейских драм…» («В жарком тумане дня…»); «Стоит жара. Летают мухи. Под знойным небом чахнет сад. У церкви сонные старухи толкутся, бредят, верещат…» («Стоит жара»); «Грустные мысли наводит порывистый ветер, грустно стоять одному у размытой дороги, кто-то в телеге по ельнику едет и едет – позднее время – спешат запоздалые дроги…» («У размытой дороги»); «Потонула во тьме отдалённая пристань. По канаве промчался, эх, осенний поток! По дороге неслись сумасшедшие листья, и порой раздавался милицейский свисток…» («Осенняя песня»). Классический ямб или дольник подчёркивает устойчивость и волнообразность авторской задумчивости, чувства  грусти.

Движение вглубь внутреннего мира создаётся за счёт развёртывания воспоминаний: «Вспомни – о родина! – праздник на этой дороге!..» («У размытой дороги…»), панорамно-исторических картин («Осенняя песня*»), введения в художественный мир стихотворения воображаемых собеседников: «И, как живые, в наших разговорах Есенин, Пушкин, Лермонтов, Вийон…» («Вечерние стихи»).

Утверждение того или иного начала происходит, чаще всего, в форме самоопределения: «…я по-прежнему добрый неплохой человек» («Осенняя песня»); «Нет, не кляну я мелькнувшую мимо удачу, нет, не жалею, что скоро пройдут пароходы. Что ж я стою у размытой дороги и плачу? Плачу о том, что прошли мои лучшие годы…» («У размытой дороги…»); «Я слышу печальные звуки, которых не слышит никто…» («Прощальное»); «Как будто близок час прощальный, как будто время не при чём…» («В минуты музыки»).

Подобное самоизучение преображает лирического героя, и он, возвращаясь в реальный мир, предстаёт перед ним обновлённым или, по крайней мере, успокоенным: «Снег летит – гляди и слушай! Так вот, просто и хитро, жизнь порой врачует душу… Ну и ладно! И добро» («Выпал снег»); «И снова я подумаю о Кате, о том, что ближе буду с ней знаком, о том, что это будет очень кстати, и вновь домой меня увозит катер с таким родным на мачте огоньком…» («Вечерние стихи»).

Стихотворения «Вечернее происшествие», «Сосен шум», «Прощальное», «Ночное ощущение», «Наступление ночи» и др. развивают в лирическом романе Н. Рубцова различные модификации лирического сюжета типа «столкновение с метафизическим». Названную характеристику лирического действия сложно охарактеризовать как его определённое направление. Скорее, это ряд сюжетных ситуаций, «включающий» весь контекст и подтекст лирического романа для интерпретированного объяснения упомянутых «положений».

Ситуация стихотворений с данным лирическим сюжетом в целом экзистенциальна, эсхатологична и, как следствие, порождает неясные видения лирического героя или заставляет истолковывать обыденные факты («Вечернее происшествие») в мистическом свете. Лирический герой Н. Рубцова часто заброшен, одинок: «Боюсь, что над нами не будет возвышенной силы...» («Я буду скакать...»), испытывает на себе отторжение общества («Неизвестный», «Почему мне так не повезло?», «Гололедица»). Он выбирает себя и чувствует ответственность за этот выбор, часто испытывая ужас при мысли об ответственности за ошибочность выбранного пути: «Я молчу, я слышу пенье, и в прокуренной груди снова слышу я волненье: что же, что же впереди?..» («Гость»). Кризисности мироощущения лирического героя в целом противостоит его «соборное» начало, которое является единственно способным помочь ему в этой ситуации («Осенние этюды»). Герой объективированно выходит из национального: «Я вырос в хорошей деревне, красивым - под скрип телег!..» («Грани») и закономерно сливается с ним в конце своего пути («Над вечным покоем»): «Высокое понимание диалектики и трезвое философское приятие её диктовало Н. Рубцову стихи классической ясности, мудрого спокойствия и глубины» (230; 9). Бытие в реальном мире иного, более глубокого, сознания прослеживается автором в образе самой природы.

Лирические новеллы «Русский огонёк», «Тихая моя родина», «Мачты», «Старая дорога» и др. несут начало обретения черт определённого мировоззрения в душе лирического героя.

Большая их часть  («Русский огонёк», «На ночлеге», «Жар-птица», «Старик»)  перекликается с жанром притчи и строится по примерно одинаковой сюжетной схеме (здесь можно говорить о присутствии в текстах эпического сюжета): описание пути; описание природы; встреча с праведником; обретение героем материального блага (например, ночлега); попытка материально отблагодарить праведника; отказ последнего от материального выражения благодарности или проявление равнодушия к награде; выражение жизненного кредо праведника в форме прямой речи или авторской характеристики; квинтэссенция стихотворения, формулирующая, что обретает лирический герой благодаря судьбоносной встрече.

Названные тексты объединяет своего рода диалог, в процессе которого происходит самопознание, самооткрытие лирического героя. Встреча с праведниками или результатами их пребывания в мире – это не просто воля судьбы, а вполне реально воплощённое в событийном плане стремление его к самосохранению и теодицее, обретению устойчивой духовной опоры в саморазрушающемся мире: «В «Добром Филе» перед нами предстаёт картина полнейшей бытовой неустроенности, нищеты и разрухи, в которой в век научно-технического прогресса, покорения космоса и атомной энергии живёт простой русский крестьянин» (123; 40). Идея стихотворения «Русский огонёк» «созвучна… с христианским каноном: «Возлюби ближнего своего как самого себя» (123; 41).

Тип взаимодействия личности и бытия, противоположный «гармонизации» во всех её проявлениях – отторжение. Об этом позволяют говорить стихотворения «Загородил мою дорогу…», «Фальшивая колода», «Я весь в мазуте…», «О чём шумят…» и др.

Большое количество стихотворений, в которых воплощён названный тип лирического сюжета, позволяет говорить о конфликтности как основном качестве лирического романа Н. Рубцова, порождающем трагический характер произведения.

Трагическое у Н. Рубцова «есть результат взаимодействия трагического характера и трагических обстоятельств» (50; т. 1; 134) как конкретных обстоятельств, складывающихся вокруг данного характера благодаря его активности, так и общих обстоятельств, существующих благодаря общей конкретной исторической обстановке, порождённой деятельностью человечества («состоянием мира»). Источник трагического – специфические общественные противоречия между общественно необходимым, назревшим требованием лирического героя и временной невозможностью его осуществления.

Ещё в критическом реализме девятнадцатого века (романы И.А. Гончарова, М.Е. Салтыкова-Щедрина, повести Н.С. Лескова) нетрагический характер становится героем трагических ситуаций. «В жизни трагедия стала «обыкновенной историей», а её герой – отчуждённым, частным и частичным человеком» (50; т. 1; 152). И поэтому трагедия как жанр исчезает, но как элемент она проникает во все роды и жанры искусства, запечатлевая нетерпимость разлада человека и общества. Вместе с тем, каждая эпоха вносит в трагическое свои черты и выявляет определённые стороны его природы. В этом плане не стал исключением и лирический роман Н. Рубцова.

Отторжение является сюжетом практически всех стихотворений любовной лирики Н. Рубцова. Его можно увидеть в новеллах «Ты с кораблём прощалась…», «Куда полетим?», «Не пришла», «Повесть о первой любви», «Разлад» и др.

Оно проявляется на различных уровнях: бытовом («Расплата»), судьбы лирического героя («Повесть о первой любви»), национально трагедийном («Я уеду из этой деревни»).

Лирический герой Н. Рубцова часто выступает в лирическом романе не только как отвергающий, демонтирующий общественные устои, основанные на унификации личности, субъект, но и как объект отвергаемый, страдательный и страдающий. Он является носителем принципа, выходящего за рамки индивидуального бытия, некой сверхъестественной силы, всемирно-исторической идеи. Суть данной лирической трагедии – не в роковой развязке, а в поведении героя. Он действует в русле необходимости и не в силах предотвратить неизбежное, но не необходимость влечёт его к развязке, а он своими активными действиями сам осуществляет свою трагическую судьбу.

Однако отторжение не является в лирическом романе самоцелью. Возможность духовной или физической гибели личности лирического героя в моменты её отторжения от людей («Осенние этюды») перестаёт быть общественной проблемой и не воспринимается как трагическое событие. Личность, оставшуюся один на один с мирозданием, не ощущающую подтекст человечества, охватывает ужас неизбежной конечности бытия. Отторгнутая от людей личность на деле оказывается абсурдной, а её жизнь – лишённой смысла и ценности. Бытие человека не лишается смертности, но его гибель перестаёт быть трагедией. Для того чтобы трагизм перестал быть постоянным спутником жизни, общество должно стать человечным, прийти в гармоничное состояние с личностью. Стремление человека преодолеть разлад с миром, поиск утраченного смысла жизни – такова концепция трагического и пафос разработки этой темы в искусстве двадцатого века и лирическом романе Н. Рубцова.

Двадцатый век – эпоха величайших социальных потрясений, революций, войн, кризисов, бурных перемен, создающих напряжённые ситуации. Поэтому теоретический анализ трагического для нас в известном смысле есть самоанализ и осмысление мира. Другую сторону состояния мира охватывает эстетическая категория комического. Взаимодействие трагического и комического наиболее полно соответствует духу нашей эпохи. «Высшие художественные ценности, по которым потомки будут судить о нашем веке и его искусстве, полны трагедийного или комедийного пафоса – это произведения М. Булгакова, А. Платонова, А. Солженицына, Ф. Феллини, М. Антониони, Б. Брехта, Т. Манна, Ф. Кафки, У. Фолкнера, Э. Хемингуэя, П. Пикассо, Д. Шостаковича, С. Прокофьева, Г. Малера, А. Шнитке» (50; т. 1; 135). Подтверждением данной мысли является и лирический роман Н. Рубцова. Целый пласт его произведений составляют  стихотворения, в которых иронизирование является не только определённым характером отношения автора к действительности, но и лирическим сюжетом.

Все «иронические» стихотворения поэта можно разделить на несколько групп: произведения, характеризующиеся самоиронией («Эх, коня да удаль азиата», «Дышу натруженно…»), стихотворения о животных и птицах («Про зайца», «Медведь», «Мойся, Джерри…», «Ворона», «Коза», «Воробей»), экспромты, произведения социальной иронии («Добрый Филя», «То ль адмиральский ум померк», «Среди обыденного окруженья…», «У магазина «Пиво-воды»), пародии («Люблю змею»), ироническая интерпретация исторических сюжетов («Гуляевская горка», «Русский богатырь Иван Рощункин», «Однажды»), частушки, шуточные стихотворения о детях («Мальчик Вова», «Мальчик Лёва», «Маленькие Лили», «Родилась у Геты Ленка…»,  «После посещения зоопарка»).

Жанры экспромта и посвящения, социальной и дружеской иронии совмещает стихотворение «Виктору Коротаеву».

Композиция данного экспромта традиционна для рубцовских произведений этого типа. Эффект комического рождается из несопоставимости внешнего мира и внутреннего мира лирического персонажа.

Действительность, карикатурированная в первой строфе, на редкость алогична и раздробленна: «Кто-то в верности партии клялся, кто-то резался с визгом в лото, и стремительно в ночь удалялся алкоголик, укравший пальто…» Это выражается и повтором неопределённо-личного местоимения «кто-то», и явной неблагозвучностью данного фрагмента [к-т-в-в-п-р-т-к-л-л-с»], и смешением разговорной («резался», «с визгом») и книжной («клялся», «партия», «верность»). Отмеченное выше несоответствие официальной идеологии и конкретных жизненных ситуаций превращает внешний по отношению к лирическому персонажу мир в пустой и бессмысленный, что подчёркивается образом игры («лото»), построенной на удачном совпадении цифровых комбинаций. Единственное, что объединяет все эти явления – состояние всеобщей истерии.

Примиряющим моментом, связывающим раздробленный мир в единый, является сон В. Коротаева. Последний представлен в стихотворении гиперболически, как некое существо вселенской значимости, каждое из состояний которого имеет глобальное значение. Гротескное начало придаёт образу сравнение «как залегший в берлогу медведь…». Природный порядок и размеренный режим «строгих хозяев» гармонизирует художественный мир стихотворения: «В это время заснул Коротаев, как залегший в берлогу медведь, потому что у строгих хозяев до утра не позволят… балдеть». Полногласное сочетание -оро- вкупе с фольклорным образом спящего человека-медведя вносит в экспромт интонацию сатирико-бытовой сказки.

Таким образом, одна из закономерностей трагического в событийной сфере лирического романа Н. Рубцова – это «переход гибели в воскресение»1 (50; т. 1; 136), а в эмоциональной сфере – «переход скорби в радость»2 (50; т. 1; 136). «Гонимый народ» побеждает свою трагическую судьбу несокрушимым чувством юмора, жизнеутверждающим оптимизмом, оригинальностью мышления и, в первую очередь, гуманностью. Она и есть основа светлой, чистой, излечивающей душу и искалеченную пропагандой психику добродушным авторским смехом, в котором так много христианского: это и признание собственного несовершенства, и прощение несовершенства другим, и радость детской фантазии и непосредственности. В формуле «страдание – гибель – скорбь – радость» эстетический закон лирического романа Н. Рубцова.

Истинный трагизм авторской эмоции состоит здесь в  сочетании глубокой печали и высокого восторга.

Каждая из книг стихотворений Н. Рубцова в полной мере обладает фабульной основой, сознательно «запрограммированной» автором, определённой порядком следования стихотворений согласно авторскому замыслу.

Можно говорить как о фабульной основе отдельных поэтических книг Н. Рубцова, так и его лирического романа в целом. Следование книг, содержание каждой из которых определяется ведущей предельно общей темой и эстетической задачей, определяет следующую фабульную ситуацию: субъективно-биографическое осмысление исторического движения («Лирика») – экзистенциализация отношений человека и мира («Звезда полей») – масштабное и эстетическое укрупнение категории души («Душа хранит») – преодоление хаотического состояния бытия («Сосен шум») – обоюдная персонификация образов природы и человека («Зелёные цветы»). На наш взгляд, при всей очевидности связей между звеньями обозначенной последовательности развития авторских чувств и мысли (доказываемой общностью тем, лирических сюжетов, системы образов всего лирического романа в целом) исчерпывающее истолкование, обоснование этой связи невозможно. На непостижимость и невозможность логического объяснения порядка и направленности творческого процесса неоднократно указывал в своих стихотворениях сам Н. Рубцов: «Я чуток как поэт, бессилен как философ…».

Наряду с субъективными факторами, на порядок следования стихотворений, их циклов и книг, а, следовательно, и на последовательность пути познания накладывают отпечаток и объективные факторы – сами законы творческого познания мира и воплощения их в конкретные художественные формы.

Анализ книг «Лирика», «Звезда полей», «Душа хранит», «Сосен шум», «Зелёные цветы» с точки зрения фабульной основы позволил выделить её различные модификации: ФО эпического типа как порядок рассказа об эпическом сюжете («Лирика»), ФО лирического типа как порядок развития авторского чувства и закономерность смены душевных состояний лирического героя («Звезда полей»), ФО ассоциативного типа как синтез фабул лирического и эпического типа, обусловленный решением определённой эстетической задачей КС и представляющий собой предельно обобщённую схему раскрытия исходной темы («Душа хранит»); ФО смешанного типа как синтез фабул лирического, эпического и ассоциативного типа: её конкретным проявлением в лирическом романе Н. Рубцова является, например, параллельное развитие эпического и лирического сюжета по ассоциации связанного с «внесюжетными» стихотворениями («Сосен шум», «Зелёные цветы»).

Фабульная основа отдельных книг стихотворений Н. Рубцова усложняется по мере развития содержания лирического романа.

На ФО отдельных книг и стихотворений накладывают отпечаток как субъективные (авторский замысел конкретных книг), так и объективные факторы (усложнение характера поэтического мышления автора, неконтролируемость направлений и форм процесса поэтического познания в его развитии).

Лирический роман – научная дефиниция, содержание которой обусловлено не только формами поэтического мышления авторов, в той или иной степени позволяющими определить их структурно-содержательную общность, но и характером художественного познания во всей его стихийности, что открывает новые возможности для литературной науки – выделения конкретных типов художественного познания мира, характеристики их направленности, наблюдения за их становлением, установления между ними связей и закономерностей и выделения, насколько это возможно, различных типов художественного мышления.


  стр.10