В потемневших лучах горизонта
Я смотрел на окрестности те,
Где узрела душа Ферапонта
Что-то божье в земной красоте.
И однажды возникло из грезы,
Из молящейся этой души,
Как трава, как вода, как березы,
Диво дивное в русской глуши!
И небесно-земной Дионисий,
Из соседних явившись земель,
Это дивное диво возвысил
До черты, небывалой досель…

Между Ферапонтом и Дионисием – «Диво дивное в русской глуши!» – Николай Рубцов, "последний русский гусляр" (А. Широглазов). В вышеприведенных стихах можно найти почти всё, что мы ценим прежде всего в Рубцове. Русская картина, русский быт, русская глушь – русская черта... русский дух! Редкие поэты могли в полной мере выразить такие сокровенные вещи – выразить одновременно глубоко, просто, образно-красиво и неминуемо-доходчиво. И так неповторимо... 19-й век одарил нас тремя великими поэтами: Некрасов, Фет и Тютчев (такие гении, как Пушкин и Лермонтов, естественно, вневременны и всегда будут стоять особняком в череде русских поэтов). И вот, 20-й век обнаруживает еще троих, смею думать, не менее значимых: Блок, Есенин и... Рубцов. Их творчество стало поистине народным. Без сомнения, именно их, всех вышеперечисленных, имел в виду сам Рубцов (по воспоминаниям М. Корякиной), говоря, что «поэты, знают они это или не знают, хотят того или не хотят, – пророки». Про самого же Рубцова лучше всех сказал, пожалуй, только Глеб Горбовский: «Николай Рубцов – долгожданный поэт. Блок и Есенин были последними, кто очаровывал читающий мир поэзией – непридуманной, органической... Долгожданный поэт. И в то же время – неожиданный». Действительно, кто еще мог так обыденно и так возвышенно же обмолвиться, рифмуя «слезы-березы»:

Я люблю, когда шумят березы,
Когда листья падают с берез.
Слушаю – и набегают слезы
На глаза, отвыкшие от слез...

ЭТИ люди знали, о чем пишут. Им было ведомо многое, нам же неведомое... Судьба, например. Или даже что поважнее нее... До сих пор помню, как в первый раз купил я книжку стихов Рубцова, пришел домой и с трепетом раскрыл ее – и передо мною открылся воистину дивный мир. Уже по самим названиям разделов ее («В краю, не знающем печали», «Полюби и жалей», «Тихая моя Родина», «До конца, до тихого креста», «Диво дивное») я понял вдруг, как-то сразу осознал, как много у автора этой книги есть, ЧТО мне сказать, донести до меня...

*
Легкой поступью, кивая головой,
Конь в упряжке прошагал по мостовой.
Как по травке, по обломкам кирпича
Прошагал себе, телегой грохоча.
Между жарких этих каменных громад –
Как понять его? Он рад или не рад?
Бодро шел себе, накормленный овсом,
И катилось колесо за колесом...

В чистом поле меж товарищей своих
Он летал, бывало, как весенний вихрь,
И не раз подружке милой на плечо
Он дышал по-молодому горячо.
Но однажды в ясных далях сентября
Занялась такая грустная заря!
В чистом поле, незнакомцев веселя,
Просвистела, полонив его, петля.
Тут попал он, весь пылая и дрожа,
Под огонь ветеринарного ножа,
И поднялся он, тяжел и невесом...
Покатилось колесо за колесом.

Долго плелся он с понурой головой
То по жаркой, то по снежной мостовой,
Но и все-таки, хоть путь его тяжел,
В чем-то он успокоение нашел.
Что желать ему? Не все ли уж равно?
Лишь бы счастья было чуточку дано,
Что при солнце, что при дождике косом...
И катилось колесо за колесом.

*
Я умру в крещенские морозы.
Я умру, когда трещат березы.
А весною ужас будет полный:
На погост речные хлынут волны!
Из моей затопленной могилы
Гроб всплывет, забытый и унылый,
Разобьется с треском, и в потемки
Уплывут ужасные обломки.
Сам не знаю, что это такое...
Я не верю вечности покоя!

МОЖЕТ показаться, что поэзия Рубцова (всегда) как бы балансирует на грани фола, что вот-вот, еще строчка, и на следующей он обязательно сморозит явную глупость... Но нет, всегда оказывается, что ему удалось (удалось-таки!) в свои удивительно, поразительно проникновенные строки вложить нечто, что родственно каждому из нас, что понимаемо всеми нами – без всяких прикрас и ненужного витийства... Это особенно заметно в таком, например, вроде примитивном и в то же время глубоко прочувствованном стихотворении, названном им «Полночное пенье»:

Когда за окном потемнело,
Он тихо потребовал спички
И лампу зажег неумело,
Ругая жену по привычке.
И вновь колдовал над стаканом,
Над водкой своей, с нетерпеньем...
И долго потом не смолкало
Его одинокое пенье.
За стенкой с ребенком возились,
И плачь раздавался, и ругань,
Но мысли его уносились
Из этого скорбного круга...
И долго без всякого дела,
Как будто бы слушая пенье,
Жена терпеливо сидела
Его молчаливою тенью.
И только когда за оградой
Лишь сторож фонариком светит,
Она говорила: – Не надо!
Не надо! Ведь слышат соседи! –
Он грозно вставал, как громила.
– Я пью, – говорил, – ну и что же? –
Жена от него отходила,
Воскликнув: – О Господи Боже!.. –
Меж тем как она раздевалась,
И он перед сном раздевался,
Слезами она заливалась,
А он соловьем заливался...

РУБЦОВ был противоречивым, непростым человеком. Как и все люди, одаренные чрезмерно, тем более поэты. И это всё, что мы знаем о нем. Но так ли это важно? Так ли важно наше знание того, каким этот человек был в жизни? ЧТО его волновало, тревожило, опьяняло, надрывало и радовало на самом деле, по-настоящему, о том свидетельствуют его стихи – искренние, исповедальные:

*
Вода недвижнее стекла.
И в глубине ее светло.
И только щука, как стрела,
Пронзает водное стекло.

О вид смиренный и простой!
Березы, избы по буграм
И, отраженный глубиной,
Как сон столетий, Божий храм.

О Русь – великий звездочет!
Как звезд не свергнуть с высоты,
Так век неслышно протечет,
Не тронув этой красоты,

Как будто древний этот вид
Раз навсегда запечатлен,
В душе, которая хранит
Всю красоту былых времен...

*
В святой обители природы,
В тени разросшихся берез
Струятся омутные воды
И раздается скрип колес.

Прощальной дымкою повиты
Старушки-избы над рекой.
Незабываемые виды!
Незабываемый покой!..

Усни, могучее сознанье!
Но слишком явственно во мне
Вдруг отзовется увяданье
Цветов, белеющих во мгле.

И неизвестная могила
Под небеса уносит ум,
А там – полночные светила
Наводят много-много дум...

И БЫТИЙНО-ЛИЧНОСТНЫЕ, и бытовые:

*
Окно, светящееся чуть.
И редкий звук с ночного омута.
Вот есть возможность отдохнуть...
Но как пустынна эта комната!

Мне странно кажется, что я
Среди отжившего, минувшего,
Как бы в каюте корабля,
Бог весть когда и затонувшего,

Что не под этим ли окном,
Под запыленною картиною
Меня навек затянет сном,
Как будто илом или тиною.

За мыслью мысль – какой-то бред.
За тенью тень – воспоминания,
Реальный звук, реальный свет
С трудом доходят до сознания.

И так раздумаешься вдруг,
И так всему придашь значение,
Что вместо радости – испуг,
А вместо отдыха – мучение...

*
Уже деревня вся в тени.
В тени сады ее и крыши.
Но ты взгляни чуть-чуть повыше –
Как ярко там горят огни!
Одна у нас в деревне мглистой
Соседка древняя жива,
И на лице ее землистом
Растет какая-то трава.
И все ж прекрасен образ мира,
Когда в ночи равнинных мест
Вдруг вспыхнут все огни эфира,
И льется в душу свет с небес,
Когда деревня вся в тени,
И бабка спит, и над прудами
Шевелит ветер лопухами,
И мы с тобой совсем одни!

*
Зябко в поле непросохшем,
Не с того ли детский плач
Все настойчивей и горше...
Запоздалый и продрогший
Пролетел над нами грач.
Ты, да я, да эта крошка –
Мы одни на весь простор!
А в деревне у окошка
Ждет некормленая кошка
И про наш не знает спор.
Твой каприз отвергнув тонко,
Вижу: гнев тебя берет!
Наконец, как бы котенка,
Своего схватив ребенка,
Ты уносишься вперед.
Ты уносишься... Куда же?
Рай там, что ли? Погляди!
В мокрых вихрях столько блажи,
Столько холода в пейзаже
С темным домом впереди.
Вместе мы накормим кошку!
Вместе мы затопим печь!..
Молча глядя на дорожку,
Ты решаешь понемножку,
Что игра... не стоит свеч!

НЕДАРОМ он обмолвился про Поэзию всего одной, но какой строкой: «Теперь она, как в дымке, островками...» Да, в его стихах Поэзию нужно уметь находить, увидеть, прочувствовать, осознать. Она сокрыта в них, как самый драгоценный, бесценный клад, как островки в величественном, необъятном океане... Хотя, казалось бы, всё лежит на поверхности и ничем не скрыто.

Захлебнулось поле и болото
Дождевой водою – дождались.
Прозябаньем, бедностью, дремотой
Все объято – впадина и высь.

Ночь придет – родимая окрестность,
Словно в омут, канет в темноту.
Темнота, забытость, неизвестность
У ворот как стража на посту.

По воде, качаясь, по болотам
Бор скрипучий движется, как флот.
Как же мы, отставшие от флота,
Коротаем осень меж болот?

Острова свои обогреваем
И живем без лишнего добра,
Да всегда с огнем и урожаем,
С колыбельным пеньем до утра...

Не кричи так жалобно, кукушка,
Над водой, над стужею дорог!
Мать России целой – деревушка,
Может быть, вот этот уголок...

ПАТРИОТИЧЕСКИЕ стихи Рубцова ныне признаны шедеврами, известны всем. Мы можем принимать либо не принимать эту данность, но – многие ли из нас понимают эти стихи? Многие ли из нас видят источник, ключ этой струи его вдохновения? Любовь к Родине, ее православному народу, его тысячелетней, христианской культуре... Вера в русский дух и упование на него! Такое элементарное чувство, но оказывается, это тоже нужно прививать, т.е. объяснять. Разве это не знаменательно? Не знаменательно ли для той эпохи, в которую поэту пришлось жить? И стоит ли удивляться тому, что поэт не мог не выразить этого?

Бессмертное величие Кремля
Невыразимо смертными словами!
В твоей судьбе – о, русская земля! –
В твоей глуши с лесами и холмами...

Мрачнее тучи грозный Иоанн
Под ледяными взглядами боярства
Здесь исцелял невзгоды государства,
Скрывая боль своих душевных ран.
И смутно мне далекий слышен звон:
То скорбный он, то гневный и державный!
Бежал отсюда сам Наполеон,
Покрылся снегом путь его бесславный…

И я молюсь – о, русская земля! –
Не на твои забытые иконы,
Молюсь на лик священного Кремля
И на его таинственные звоны...

НЕПОНИМАНИЕ – удел избранных, точнее долюшка их, судьба. Мы не видим их при жизни их, но Время сбрасывает пелену с наших равнодушных глаз, как водится, уже после их смерти. А, казалось бы, вот – рядом они были, жили совсем недавно, чуть не вчера, и мы их слушали (но не слышали!), смотрели на них (но не видели!). И потеряли...

Когда в окно осенний ветер свищет
И вносит в жизнь смятенье и тоску, –
Не усидеть мне в собственном жилище,
Где в час такой меня никто не ищет, –
Я уплыву за Вологду-реку!

Перевезет меня дощатый катер
С таким родным на мачте огоньком!
Перевезет меня к блондинке Кате,
С которой я, пожалуй что некстати,
Так много лет – не больше чем знаком.

Она спокойно служит в ресторане,
В котором дело так заведено,
Что на окне стоят цветы герани,
И редко здесь бывает голос брани,
И подают кадуйское вино.

В том ресторане мглисто и уютно,
Он на волнах качается чуть-чуть,
Пускай сосед поглядывает мутно
И задает вопросы поминутно, –
Что ж из того? Здесь можно отдохнуть!

Сижу себе, разглядываю спину
Кого-то уходящего в плаще,
Хочу запеть про тонкую рябину,
Или про чью-то горькую чужбину,
Или о чем-то русском вообще.

Вникаю в мудрость древних изречений
О сложном смысле жизни на земле.
Я не боюсь осенних помрачнений!
Я полюбил ненастный шум вечерний,
Огни в реке и Вологду во мгле.

Смотрю в окно и вслушиваюсь в звуки,
Но вот, явившись в светлой полосе,
Идут к столу, протягивают руки
Бог весть откуда взявшиеся други.
– Скучаешь?
– Нет! Присаживайтесь все...

Вдоль по мосткам несется листьев ворох, –
Видать в окно, – и слышен ветра стон,
И слышен волн печальный шум и шорох,
И, как живые, в наших разговорах
Есенин, Пушкин, Лермонтов, Вийон.

Когда опять на мокрый дикий ветер
Выходим мы, подняв воротники,
Каким-то грустным таинством на свете
У темных волн, в фонарном тусклом свете
Пройдет прощанье наше у реки.

И снова я подумаю о Кате,
О том, что ближе буду с ней знаком,
О том, что это будет очень кстати,
И вновь домой меня увозит катер
С таким родным на мачте огоньком...

ДОСТОЕВСКИЙ, как известно, много чего напророчил в своих творениях касательно русской действительности. И великую смуту 17-го года, идеологию ее, как и то, что воспоследует за ней в России в дальнейшем, в 20-м в. (в «Преступлении и наказании»), и как вообще будет эта смута происходить, производиться (в «Бесах»), и многое др. Известный публицист Дм. Быков считает даже русский Интернет (Рулинет) и его обитателей-посетителей как за вышедшую из «Записок из подполья» реальность, со всеми присущими ей, характерными, «подпольными» особенностями. Но я о другом... Помнит ли кто из нас эпизод из рассказа старца Зосимы, где он описывает свою случайную встречу с молодым пареньком, ровно юношей одним, деревенским, который любил смотреть в звездное небо, любил животных, что, мол, «и у них Христос», умилялся на мудрое сотворение мира сего, воспринятое его чистым, русским сердцем? («Ах, как, говорит, это хорошо, как всё Божие хорошо и чудесно!»). Там же старец Зосима восклицает: «Благослови Господь юность!» Читая этот эпизод, я всегда ловил себя на мысли, что вот-де именно из таких вот парубков ведь и вырастают Рубцовы, Есенины, Кольцовы... Не их ли, случаем, имел в виду, а кое-кого – круто напророчил, Достоевский и в книге «Мальчики» романа своего «Братья Карамазовы»?..

ХОТЯ... В случае с Рубцовым... Не правда ли, мы сами что дети перед ним, Миколкой Рубцовым? И именно для нас, неразумных несмышленышей, он и оставил своё главное, капитальное наследие, «диво дивное» – стихи, исполненные веры в нас, любви, чаяния счастья, света, душевного тепла и духовной красоты... Стихи, в которых нет никакой зауми, ничего придуманного, неестественного... 35 лет прожил поэт, родившийся и ушедший из жизни в январе, в крещенские морозы... Ушедший в январские морозы, как и другой наш Поэт, светозарный гений...

Я ХОЧУ закончить свою заметку о Рубцове его же белыми стихами из книги «Диво дивное» – стихотворением, которое я больше всего люблю в его творчестве:

ЯНВАРСКОЕ

Мороз под звездочками светлыми
По лугу белому, по лесу ли
Идет, поигрывая ветками,
Снежком поскрипывая весело.
И все под елками похаживает,
И все за елками ухаживает, –
Снежком атласным принаряживает!
И в новогодний путь – проваживает!
А после сам принаряжается,
В мальчишку вдруг преображается
И сам на праздник отправляется:
– Кому невесело гуляется? –
Лесами темными и грозными
Бежит вперед с дарами редкими,
И все подмигивает звездами,
И все поигрывает ветками,
И льдинки отвечают звонами,
А он спешит, спешит к народу
С шампанским, с музыкой, с поклонами
Спокойно прожитому году;
Со всеми дружит он и знается,
И жизнь в короткой этой праздности
Как будто снова начинается –
С морозной свежести и ясности!

---

Источник: сайт "Творчество для всех"