В стихах Рубцова, посвященных родным краям - архангельским, вологодским, существенна не северная экзотика, а чувство всепроникающей связи лирического героя с русской природой: С каждой избою и тучею, // С громом, готовым упасть, // Чувствую самую жгучую, // Самую смертную связь" ("Тихая моя родина"); "Не порвать мне мучительной связи // С долгой осенью нашей земли, // С деревцом у сырой коновязи, // С журавлями в холодной дали..." ("Посвящение другу"). Герой не бежит, не рвется в природу, но устойчиво и согласно пребывает в ней, полный отзывов ко всему живому - шуму деревьев, увяданию цветов, готовый сам быть тем, что его окружает: "...во мне // Вдруг отзовется увяданье // Цветов, белеющих во мгле" ("В святой обители природы..."); "...Я был в лесу дождем! // Поверьте мне: я чист душою..." ("В осеннем лесу"); "Суну морду в полынью // И напьюсь, // как зверь вечерний!" ("Я люблю судьбу свою...").

В выборе тем и мотивов Рубцов в основном не выходит из русла есенинской традиции - это все та же "родная деревня", "березы", "цветы", "журавли" (названия одноименных стихотворений). Во многих отношениях Рубцов примыкает к "тихой лирике" он любит и воспевает "вид смиренный и родной", "тихую зимнюю ночь", "тихую свою родину", глухие уголки, веющие стариной, дышащие покоем ("Душа хранит", "Привет, Россия...", "Тихая моя родина", "Зимняя песня"). Однако характер лирического героя - вовсе не "тихий", созерцательно-раздумчивый (как у В.Соколова, А.Жигулина), а скорее взрывной, разудалый, что находит воплощение в излюбленном рубцовском образе скачущего коня (здесь он ближе поэтам прошлого - А.Блоку, С.Есенину, чем своим современникам): "Эх, коня да удаль азиата...", "Я буду скакать по холмам задремавшей отчизны...", Скачет ли свадьба в глуши потрясенного бора...", "У размытой дороги", "Сентябрь" и др. Стремительное, вихревое движение сквозь дремлющее пространство родины - стержневой образ поэзии Рубцова. Есть у него, однако, помимо "скачущего коня", еще и "бредущая лошадь", воплощающая иное ощущение русской природы - ее сумрачной, безмолвной неподвижности, затаенности ("Вечернее происшествие", "На ночлеге"). "Лошадь белая в поле темном" - образ загадочных сил, дремлющих в тишине родной природы ("В любой воде таился страх, // В любом сарае сенокосном...".

Российская тишина ("темнота, забытость, неизвестность") мила Рубцову, но и страшна - он хотел бы взорвать ее звоном гулянья, удалого праздника: "Эх, Русь, Россия! Что звону мало? // Что загрустила, что задремала?" Поэту мечтается в образе сентябрьского лиственного разноцветия, что это "праздник нагрянул // На златогривых конях", но он предчувствует неизбежность наступающей "грусти октября" ("Сентябрь").

Природа в представлении Рубцова близка поэзии и вместе с тем превосходит ее ибо выражает и то, что невыразимо человеческим словом: "Что сам не можешь, то может ветер // Сказать о жизни на целом свете" ("По дороге из дома"), "Все, что есть на душе, до конца выражает рыданье // и высокий полет этих гордых прославленных птиц" ("Журавли"). Безусловное доверие природе, готовность без конца "слушать о счастье младенческий говор природы" - важнейшая черта лирического героя, который знает: то, что создало его, больше его самого. Поэтому и сама поэзия уподобляется то вьюге, то солнцу - никто не властен задержать ее приход или предотвратить исчезновение: "И не она от нас зависит, // А мы зависим от нее" ("Стихи из дома гонят нас...", "Поэзия"). Быть поэтом - значит сознавать над собой власть природы, быть "выраженьем осени живым" ("Осенние этюды").

---

Источник: Михаил Эпштейн. "Природа, мир, тайник вселенной..." Система пейзажных образов в русской поэзии. М., Высшая школа, 1990