Откликнулся на выход новой книги поэт Игорь Волгин: «В стихах Н. Рубцова мне дорог чистый воздух поэзии. Воздух, наполненный грустным запахом прелых листьев, темной осенней воды, мокрой травы, дымом близкого жилья. Меня привлекает полное отсутствие какой бы то ни было позы, глубина переживания, истинная поэтичность». Восторженные статьи писала Искра Денисова: «Звезда полей загадочно мерцает во многих стихах Рубцова. Можно сказать, что звездная мелодия лейтмотивна в мироощущении поэта, но в его сюжетах всякий раз новым тембром звучит этот звездный голос, наполняясь новым смыслом, новой гранью».

Николай Аладьин пишет, что «несмотря на короткую жизненную биографию, Рубцова как-то не с руки называть молодым, ведь первая книга явила поэта зрелого и определившегося».

Юрий Линник, Игорь Гин, Михаил Котов, Евгений Осетров, Александр Ал. Михайлов, Вадим Чалмаев, Анатолий Ланщиков, Валерий Дементьев, Вадим Кожинов, Анатолий Передреев, Лев Аннинский, Сергей Орлов, В. Друзин — всех не перечислишь, кто откликнулся и по достоинству оценил поэзию Николая Рубцова при его жизни, — это не была организованная посмертная слава, как иногда теперь говорят о поэте. Все публикации о себе Рубцов, естественно, читал и знал себе цену, но его житейская неустроенность не соответствовала такому признанию, он нередко попадал в нелицеприятные, унижающие человека обстоятельства.

В общежитие Литинститута мог вселяться на законном основании только в периоды экзаменационных сессий, в остальное время его не пускали, попросту изгоняли. На вахте, к примеру, мог появиться такой приказ: «Рубцова и Яврея не пропускать!» — был у Рубцова такой приятель, поэт Юрий Влодов, который впоследствии официально жил и был прописан в общежитии на Добролюбова.

Годы учебы Николая Рубцова в Литературном институте растянулись с 1962 по 1969 год, — сказалась бесприютная, скитальческая жизнь, отсутствие простейших условий для занятий. А жил он только поэзией и, приезжая в Москву по издательским делам, просто вынужден был снова и снова ехать в литературный «улей» — общежитие на ул. Добролюбова, иначе оставалось коротать ночи где придется, бывало, и на чердаках — не всякий человек в состоянии вынести подобное. И, попадая в общежитие, отсиживался в комнатах друзей, не мог даже спуститься в душевую. «А как же Нина Акимовна?» — опасливо спрашивал Рубцов, боясь столкнуться с комендантом.

Скрывался от грозного проректора Н. А. Полехина и все же сорвался: «Вошел он как-то с улицы в общежитие, успешно преодолел вахту, но у самого лифта носом к носу столкнулся с Полехиным. «Опять ты, Рубцов, здесь! — заскрипел тот. — Я же сказал: чтобы духу твоего тут не было!» И Колю прорвало. «Что вы ко мне пристали! Что я вам плохого сделал? Вы — питекантроп. Да, да! Таким я вас представляю. Сидите вы, питекантроп, в скалах и рычите своим идиотским басом: «А где Рубцов? Подать мне сюда Рубцова!» — поделился своими воспоминаниями Борис Шишаев.

Конечно, ни проректор Н. А. Полехин, ни комендант Нина Акимовна, ни тетеньки-вахтерши стихов Рубцова не читали, — они были исполнительными работниками, выполняли инструкцию, установку — Рубцова из общежития выдворять и всячески выживали его оттуда.

Однако литературная судьба Николая Рубцова складывалась успешнее его обыденной, житейской судьбы. Егор Исаев буквально за руку отвел поэта в редакцию журнала «Молодая гвардия», где с ним сразу заключили договор и через три месяца опубликовали подборку стихов; тогда же отвел его в «Правду» к С. П. Кошечкину — в «Правде» через три дня напечатали два стихотворения Рубцова: «Детство» и «Шумит Катунь», — это была большая поддержка поэта.

Осенью 1968 года Николай Рубцов стал готовиться к защите диплома, подготовил цикл стихотворений под названием «Зеленые цветы» и недавно вышедшую книгу «Звезда полей». Мастера написали свои рецензии.

Н. Н. Сидоренко: «Может показаться, что в отдельных стихах Н. Рубцова слух улавливает «есенинские» интонации. Возможно. Но это не подражание, а национальное сродство творчества, и тут С. А. Есенин в чем-то и помог младшему собрату, в чем-то поддержал, утвердил его».

В. П. Друзин: «Тонкое и точное проникновение в мир русской природы, в характер русской национальной самобытности — вот отличительные черты поэзии Николая Рубцова, ярко проявившиеся в книге «Звезда полей» незаурядным мастерством».

Е. А. Исаев: «Я помню ее (книгу) сердцем. Помню не построчно, а всю целиком, как помнят человека со своим неповторимым лицом, со своим характером. Эффектного, ударного в книге ничего нет. Есть задушевность, раздумчивость и какая-то тихая ясность беседы. В ней есть своя особая предвечернесть — углубленный звук, о многом говорящая пауза. О стихах Рубцова трудно говорить, как трудно говорить о музыке».

Весной 1969 года Рубцову предстояло защищать диплом, «Нарядный, в темном хорошем костюме, в свежей белой рубашке стоял он в скверике возле общежития: ждал своих, чтобы ехать вместе в институт на Тверском бульваре. Ребята разных курсов подходили к нему, поздравляли, перекидывались шутками.

— Братцы, что же я теперь делать буду?! — весело воскликнул знаменитый выпускник. — Ведь целых семь лет учился, привык...»

Николай Шантаренков пришел в Литинститут на защиту дипломной работы друга, но опоздал: порядок защиты переставили местами, Николай успел защититься первым и уехал. Шантаренков остался послушать других. В оценках остальных дипломников профессора ссылались на Рубцова, — его защита произвела впечатление и на ее фоне защита других явно проигрывала. Говорили о нем: «В наше время это явление большого масштаба...»

Почти одновременно с окончанием института Рубцов обретает наконец в Вологде жилье — сначала место в общежитии, затем комнату в коммунальной квартире и весной 1969 года — отдельную квартиру. В областной газете «Вологодский комсомолец» ему предложили должность литературного консультанта — заработок небольшой, но все же постоянный. Он пишет отзывы, рецензии на стихи начинающих поэтов, отвечает на письма читателей.

Следом за «Звездой полей» выходят сборники: «Душа хранит» в 1969 году в Архангельске и «Сосен шум» в 1970 году в Москве, в том же издательстве «Советский писатель», что и предыдущий сборник.

В Северо-Западном книжном издательстве первоначальный вариант обложки сборника «Душа хранит» художника В. Иванова с силуэтом церкви не прошел, — церковь убрали, не было подобных рисунков и на столичных сборниках. Официальным идеологам поэзия Николая Рубцова претила — его тоска по уходящему, ушедшему — по пасхам под синим небом, колоколам, разрушенным храмам — не приветствовалась; но без этой связи с минувшим будущее представлялось поэту бездуховным, безнравственным.

Боюсь, что над нами не будет таинственной силы, 

Что, выплыв на лодке, повсюду достану шестом, 

Что, все понимая, без грусти пойду до могилы... 

Отчизна и воля — останься, мое божество!

Он продолжал работать над новыми сборниками, переписывался с издательствами, постоянно был в разъездах. Сейчас трудно понять, где же поэт больше всего находился последние годы — в Вологде или вне ее. По свидетельству очевидцев, по письмам и дарственным надписям на книгах, подаренных Рубцову, и по автографам самого поэта создается впечатление, что в Вологде он бывал наездами, а большую часть времени все же проводил в Москве или около столицы. Достаточно проследить последний год его жизни. В феврале Рубцов в Москве — Анатолий Пайщиков дарит ему свою книгу статей «Времен возвышенная связь» с надписью: «Николаю Рубцову — моему самому любимому поэту — всегда ждущий его стихов. 13. 2. 70 г., г. Москва».

В марте Рубцов едет на Урал — по следу своего затерявшегося брата, Алика, пытаясь его отыскать. В Вологду возвращается с книжечкой Е. Фейерабенда «Белый медвежонок», на книге надпись: «Николаю Рубцову для отдохновения. 1 марта 70 г., г. Свердловск».

Вторую половину апреля и начало мая поэт опять в Москве — сохранились воспоминания А. Чечетина и две книжечки, подаренные ему Виктором Потаниным: «Николаю Рубцову — дорогому поэту России — с волнением, с любовью. 24 апреля 70 г.».

В начале июня у него командировка в Великий Устюг. Первый детдомовский друг, журналист Анатолий Мартюков, с душевной теплотой пишет о встречах с Николаем Рубцовым, в том числе и о самой последней — в Великом Устюге.

С середины июня Рубцов около месяца кружился в тополиных метелях столицы — приехал с перебинтованным запястьем правой руки.

В сентябре — он снова в Москве. Борис Силаев из Рязани оставил такие воспоминания: «В последний раз мы увиделись осенью 1970 года, я подходил к общежитию и вдруг услышал рядом, в скверике, гитару и голос Николая Михайловича. Он пел:

О доблести, о подвигах,

                            о славе

Я забывал на горестной земле. 

Когда твое лицо в простой оправе 

Передо мной сияло на столе...

Я никогда раньше не слышал, чтобы пели песню на эти слова Блока». Две свои книжечки подарил Николаю Шапошников: «Коле Рубцову от Славы Шапошникова при ненастном свете за окном 219 комнаты, как, впрочем, и за другими окнами. Москва, последний день сентября, 70 г.».

В октябре в Архангельске состоялось выездное мероприятие Союза писателей России, — проходили встречи писателей с читателями. Подарил Рубцову свои поэмы Игорь Григорьев: «Дорогому Николаю Рубцову от всего любящего сердца. 29. X. 70 г.». А 12 октября поэт сам подарил свою книжечку литератору А. А. Михайлову.

И последний приезд Рубцова в Москву состоялся в ноябре 1970 года, за два месяца до гибели. В праздники, 7 ноября, ему подарил свою книгу стихов Станислав Куняев с надписью: «Повелителю северных лесов и болот, князю Вологодскому от Владыки Среднерусских равнин и московских закоулков — дорогому другу и любимому поэту Николаю Рубцову от Ст. Куняева».

В этот свой последний приезд Николай Рубцов не хотел возвращаться к себе домой, в Вологду, и попросил приюта у знакомой поэтессы Ларисы Васильевой, с которой они были в давних дружеских отношениях. Она вспоминает: «Последняя встреча была месяца за два до его гибели. Тоже случайная, тоже на улице.

— Мне плохо жить, — я помню эти слова, как будто они сказаны были минуту назад. — Мне плохо жить. Возьми меня в свою семью, к ребенку и мужу. Я буду тихий. Попишем вместе. Ты в одном углу, я в другом.

 Я ответила как-то неуверенно, и он свернул разговор. А я по сей день чувствую себя виноватой...»

В Москве, в издательстве «Советская Россия» готовился к печати сборник стихов Николая Рубцова «Зеленые цветы». Поэт вел из Вологды переписку с редактором сборника Валентином Ермаковым. «Помню, мой шеф, старший редактор Дмитрий Артемьевич Смирнов, не соглашался с этим названием: «Зеленые цветы». Что это Рубцов вздумал кокетничать? Хочет сказать, что его поэзия незрелая, зеленая? Напиши ему — пусть заменит». И Ермаков пишет Рубцову: «Подумай, пожалуйста, и вышли новое «имя». Не затягивай. Чем скорее ты перекрестишь книгу, тем скорее мы сдадим ее в производство». В следующем письме он отвечает Рубцову на его послание:

«Здравствуй, милый Коля! Очень рад, что ты держишься за название. Не потому, что оно мне нравится, а потому, что узнаю твой характер и уважительное отношение к своему труду. Буду отстаивать это название и я».

К Новому году поэт получил несколько поздравительных открыток, в том числе из Находки, от бывшего сослуживца Геннадия Фокина, с пожеланием всех благ в жизни и творческих удач; от Виктора Потанина из Кургана: «Новых тебе прекрасных строк, пусть сбудется все заветное. Будь счастлив, хорошей тебе зимы!» Из «Вологодского комсомольца» от главного редактора Леонида Патралова: «Пусть Пегас Ваш не знает остановки, пусть не застаивается он у «сырой коновязи», а почаще «вскинет голову и заржет!» Из Москвы от Владимира Сякина, от Энвера из пустыни Кызыл-Кумы: «Желаю тебе в Новом году здоровья! А остальное у тебя есть и без моих пожеланий».

Ни в одной из открыток нет традиционного пожелания «долгих лет жизни» — все это было само собой разумеющимся: какие его годы? — все лишь 35.

Для Николая Рубцова подошло время такого признания его творчества, при котором сами издательства предлагали ему присылать рукописи с новыми стихами, — сохранились письма, записки, бланки издательских договоров.

Накануне 1971 года поэт купил елку, игрушек — обещали приехать из Никольского родные, жена с дочерью. Лена сама написала папе открытку. Но дочку он так и не дождался, снегом замело дорогу, метель отрезала все пути из Никольского.

В день рождения, 3 января, Николай Рубцов получил в подарок от Виктора Коротаева книжечку «Липовица» со словами: «Дорогому Коле Рубцову с неиссякаемой, настоящей и непреходящей любовью. На будущее и на добрую память». Но будущего у него оставалось — считанные дни.

В январе Рубцов получает письмо из издательства «Молодая гвардия»: «Уважаемый Николай Михайлович! Ваша рукопись «Подорожники» получена 14 января 1971 г. О своем решении редакция современной советской поэзии сообщит после того, как рукопись будет отрецензирована и рассмотрена в редакции».

Следом приходит письмо из еженедельника «Литературная Россия» от главного редактора К. Поздняева: «Дорогой Николай Михайлович! Лит. Россия — полугазета, полужурнал. В силу этого нам прямо-таки противопоказано писать такие вещи, как Ваш «Разбойник Ляля». Как бы ни была она мила, поэтична, это все-таки весьма далекая от нашей жизни сказка. ...Посылайте цикл стихов о том, что ближе к нашим дням, что созвучно чувствам и делам современников». Но Рубцов не писал сказок, далеких от его собственной жизни, эта сказка-быль про него самого, -— не ожидал только, что погибнет от рук «разбойницы Шалухи», хотя и чувствовал, что тучи над ним сгущаются, хотя и говорил про ее зверские вирши: «Это патология. Женщина не должна писать такие стихи».

Валентин Ермаков вспоминает: «А всего за несколько дней до гибели поэта я получил от него последнее письмо, написанное кое-как, вкривь и вкось. Оно завершалось так: «Вместо «Зеленых цветов» предлагаю «Над Вечным покоем». И в скобках: «Валя, у меня болит рука».

Слово «Вечным» было написано с большой буквы... Холодом повеяло на меня от этого левитановского названия».

19 января Николай Рубцов собирался ехать в Москву, но не приехал...

* * *

В предисловии к брошюрке дореволюционного издания, представляющей творчество Константина Батюшкова, сказано: «Слово поэт — не русское и означает — творец. Так называют человека, обладающего обобщенным даром творить... В России было много замечательных поэтов. Знакомство с их жизнью и сочинениями для всех поучительно и полезно... Каждый из них мог бы сказать о себе то, что сказал Державин:

«В могиле буду я, но буду говорить».

Своею жизнью и сочинениями они и говорят нам многое. Прислушайтесь только к голосу этих истинно русских людей».

Эти слова в полной мере соответствуют и творчеству Николая Рубцова, которому еще при жизни было отведено место в ряду классической русской поэзии.

стр.4