"Волны и скалы"

Возможно, немногие знают, что их коллега Борис Иванович Тайгин, проработавший многие годы водителем трамвая, был лично знаком с поэтом Николаем Рубцовым, и не просто знаком, а сыграл в его жизни большую роль. Поскольку их обоих объединяла любовь к Поэзии, они и встретились.
В канун 60-летия со дня рождения Николая Рубцова я увиделся с Б.И. Тайгиным и попросил рассказать его о совместной работе над первой книгой Николая Рубцова "Волны и скалы", которая явила миру Поэта. В то время Борис Иванович жил в доме 25 по 10-й линии Васильевского острова. Именно здесь с 1 июня по 13 июля 1962 года встречались Поэт и редактор его первой книги, той самой, которая открыла ему дорогу в большую литературу.

- Борис Иванович, чем памятен Вам первый визит Николай Рубцова?

- После одного из поэтических вечеров я предложил Коле зайти к нам в гости, познакомиться с моей библиотекой. Как мне помнится, он немного оробел и был удивлен обилием новейшей литературы. Веды по сути он никогда и нигде еще не видел самодельных сборников стихов Горбовского, Вознесенского. Он с любопытством рассматривал их и произнес: "Хорошо бы и мне такой иметь! У меня стихов много..." Он открыл свой старенький портфель, с которым нигде не расставался, как, впрочем, и со своим легендарным шарфом, обмотанным вокруг шеи, и достал ворох стихов. Так спонтанно возник замысел книжки. В тот же день я записал на свой магнитофон первые 10 стихов поэта, которые пополнили мою коллекцию записей поэтов-шестидесятников.

- Легко ли Рубцов шел на редакционные уступки? Кто определил объем и композицию первой книги?

- Уступал он процентов на десять, не больше. К моим советам прислушивался, но, как правило, на компромиссы шел неохотно. Работал над книжкой самозабвенно, неоднократно переделывал отдельные строфы и строчки, чуть ли не до восьми раз. Поначалу для книги им было отобрано 52 стихотворения. Потом это число сократилось до 35 и в последний день полнилось еще тремя вещами, среди которых был "Поэт" и еще пара лирических стихов, кажется пейзажного характера. И циклы, и название "Волны и скалы" - авторские. Я многократно перепечатывал его стихи, советовал ему проставлять даты и по сути стал соавтором издания. Сам он так объяснял название книги: "Волны - это в переносном смысле - волны жизни, а скалы - это те препятствия, на которые они наталкиваются..."

- Рубцов не только писал стихи, но и рисовал. По воспоминаниям друзей он часто оформлял стенгазеты. Пригодились ли его художественные навыки при издании самодельного сборника стихов?

- Конечно. Он предложил черновой вариант обложки с корабликом, рассекающим волны, выполненный авторучкой. Я его одобрил, сказал, что это здорово. Кстати, я демонстрировал его во время телевизионной передачи о Рубцове. Чуть позже он принес макет обложки, но уже в акварельном исполнении. И вообще он любил акварель. Возможно, часть рисунков сохранилась у друзей, и, в частности, - у радиожурналиста Валентина Горшкова.

- Говорят, что в общении Рубцов был достаточно замкнут. Как Вам удалось преодолеть этот психологический барьер?

- Он приоткрывался, когда чувствовал общность интересов с собеседником. Предметом наших разговоров и споров была Поэзия, которая и была духовной осью нашего общения. Так что лично я этой замкнутости его на себе не испытывал, а ведь мы общались почти всё лето. Он жил Поэзией и дышал ею, она была сутью его существования, его призванием. Да и он, мне кажется, понимал, что эта черта - замкнутость - не принесет ему пользы. Я по природе своей - открытый человек, и он это чувствовал, проявляя ко мне особое доверие. Кроме того, он был заинтересован в книжке...

- Каким был день завершения работы над книгой?

- Со стороны казалось, что он был совершенно потрясен. Ведь на протяжении полутора месяцев он видел книгу в работе, в виде отдельных листочков, а тут она уже лежала в шести экземплярах на моем письменном столе. Все они были накрыты газетой, и как только я ее убрал, он буквально застыл, очарованный: это был первый его сборник, благодаря которому он почувствовал себя поэтом. В нем все было так, как он задумал, и я старался помочь ему безвозмездно, из любви к Поэзии.

Помнится, Глеб Горбовский, прочитав последние стихи, вошедшие в "Волны и скалы", заметил: "Кончился собутыльник Коля, и родился поэт Николай Рубцов". Конечно же, мы это событие отметили по-русски. Он сходил в магазин за бутылкой "Московской". Закуска была по там временам не хитрой: вареная колбаска да плавленый сырок.

В творчестве Николая Рубцова наступал новый этап: период любительский уходил в прошлое, наступал период профессионального роста, взлета его популярности, как самобытного русского поэта. В этот же день он надписал книжки мне, Глебу Горбовскому, Георгию Мельникову. Две книги остались у него и стали своего рода пропуском в Литературный институт, куда я ему посоветовал съездить, выкроив 10 дней от работы на Кировском заводе, где он числился шахтовщиком... В последний день Николай Рубцов на остатке магнитофонной ленты записал ставшее знаменитым стихотворение "Поэт", которое прозвучало в одной из радиопередач, о поэтах-шестидесятниках...

- Борис Иванович, по-моему, и Вас можно отнести к их числу? Если не ошибаюсь, у Вас вышла книга стихов "Право на себя" в 1992 году?

- Я долго шел к этой книге. Она включает, как мне кажется, наиболее достойные внимания вещи за последние тридцать лет. А вообще поэзия доставляла мне не только радость, но и огорчения. Из-за нее, я, увы, побывал "не там, где хотелось бы". Но, слава Богу, эти времена позади и, надеюсь, не возвратятся никогда.

Беседовал Николай Астафьев.

Источник: "Петербургские магистрали", №3, 25.01.96